Читать книгу "Дом с химерами - Инна Бачинская"

– Ты бы съехал оттуда от греха подальше, – сказал Петя. – Я в эти дела не верю, но хрен его знает! Хочешь, поспрошаю насчет хаты? Можно у меня, пока не найдешь.

– Спасибо, Петя. Я хочу еще посмотреть… На чердаке, там маленькая дверца, и она была заперта. И в подвале.

– В подвале пусто, там вообще ничего нет. Ребята думали, может, какие-нибудь соленья забытые, лазили… Он здоровенный, этот подвалище! Может, и подземный ход есть – старые дома все с подземными ходами.

– Понимаете, я сам себе не верю, – сказал с тоской Глеб. – Вот сейчас сижу и думаю: о чем мы говорим? Какие привидения, какие голоса? Двадцать первый век! Что за бред… Только этого мне в жизни еще не хватало!

– Возможно, там ядовитые испарения, и у человека галлюцинации, – сказала Галка. – И мерещится всякое. Дом ведь старый.

Ей никто не ответил…

Глава 14

Проклятие памяти

…Он возвращался туда мысленно снова и снова – память, мысли, картины сверлом ввинчивались в виски и затылок, пульсируя, беспокоя, и не желали уходить. Он перестал спать, ворочался без сна на мятых сбитых простынях, прислушиваясь, вспоминая, по крупице просеивая детали, пытаясь убедить себя, что у него не было выхода, что игра стоила свеч и он не мог поступить иначе – слишком много стояло на кону. Он вскакивал, бежал на кухню – крошечную, темную, пропахшую немытыми кастрюлями келью, – пил воду прямо из крана. Вода была отвратительная – отдавала железом и хлоркой. По захламленному коридору он возвращался в спальню, падал на кровать и закрывал глаза. И снова наваливались проклятые видения…

Если бы можно было вернуть тот проклятый день, вечер, когда он увидел ее… Далилу! С длинными светлыми волосами… Танцующую на столе Иродиаду, с лукавой улыбкой и лукавым язычком меж розовых губ, гибкую, тонкую, как плеть лианы, как виноградная лоза…

«Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях…»

Она была прекрасна! Он помнил, как желание скрутило его со страшной силой, глаза их встретились, и ему показалось, что между ними проскочила искра взаимопонимания: мы с тобой одной крови!

Глупая история, глупейшая… А ведь могло получиться! Господи, как красиво все начиналось! Глаза в глаза, и руки сцеплены до боли… Не везет тебе ни в карты, ни в любви! Блаженный, думал он найти приют и душу на пути, как сказал поэт. Не твоя стезя, увы. Прими и смирись. Так уже было не раз… Так? Нет! Так не было!

Но кажется, все тихо. Никаких ниточек, никаких следов, никаких свидетелей…

Жар-птица! Как она танцевала! Огонь! Фейерверк! Гибкое горячее тело, такое живое! Запах ее тела сводил с ума! А в постели! У него никогда не было такой женщины…

Мужчина поднялся с опостылевшего ложа, подошел к окну. Темно и пусто. Жалкий двор. Над ним даже Вселенная кажется жалкой и ничтожной. Жалкие звезды, жалкая луна, похожая на кусок сыра с пятнами плесени. За стенкой работает телевизор – сосед смотрит порно, слышны стоны и вздохи. Скотина! Древний сморщенный старец… Его передернуло от отвращения.

…Они танцевали, а на экране показывали конкурс бальных танцев! Танго! Они танцевали и целовались, и он чувствовал себя счастливым. Ему казалось, он встретил свою половинку. Он вдруг с особой остротой понял, что был обделен любовью, лаской, да что там лаской – даже дружбой! Эта сторона жизни для него терра инкогнита! И он потерял голову, он рассказал ей все! То, что не доверил даже дневнику, то, что было только в мыслях. Наполеоновские планы, от которых кружилась голова, блестящее заслуженное будущее… Он открывал ей душу, она внимательно слушала, задавала вопросы. Он протянул ей руку, сказал, что они – одно целое, так он чувствует. Они пили шампанские, она смеялась… Звонкий нежный смех, как хрустальный колокольчик. Он чувствовал родство душ, родство тел…

У него так давно не было женщины… Ночные бдения, крепчайший кофе, сигареты… Он никак не бросит курить. И работа, работа, работа – до изнеможения… Иногда он приводил к себе проституток, они умели его расшевелить. Иногда он ловил себя на мысли, что уже не сможет с обычной женщиной… Ему было проще с ними – никаких обязательств, спарились и разбежались. И он привык думать, что его стезя – одиночество, творчество, Олимп, куда он взберется в одиночку, – таков его удел, такова судьба. Шикзаль, как говорила одна старая немка. Шикзаль. Против этого не попрешь. Что до секса… Что ж, есть удовольствия не менее сильные. Сколько он себя помнил, он был странным малым… «Очкарик», «яйцеголовый», «интеллегуй-соплежуй» – неполный перечень его прозвищ. Ему было легче с книгами, чем с людьми. Однажды он понял, что презирает их – сильных, твердолобых, скорых на расправу, с крепкими головами, набитыми трухой, и крепкими желудками, способными переварить любую дрянь. У них была сила, а у него мозги. И он сумел отомстить: он поднялся, а они остались – кто спился, кто попал в места не столь отдаленные, да так и не вернулся. Он известен в своих кругах, он мастер, он дождался своего часа. А дальше нужно осторожно, невесомо, оглядываясь через плечо – не дышат ли в спину, не подглядывают ли, не готовы ли вырвать из рук, – идти вперед. И напрасно он считает, что ему не везет с женщинами! Напрасно. Ему сказочно повезло с женщиной, он сорвал куш. Просто разные бывают женщины. И его будущее празднично и светло. Он так поверил, что осталось всего чуть-чуть, совсем немного, самую малость, что непозволительно расслабился. Он, такой осторожный, подозрительный, никому не доверяющий! Волк! Сильный бесстрашный волк-одиночка!

А она смеялась над ним! Она сказала ему, что он слабак! Она сказала, чтобы он убирался вон и забыл номер ее телефона! Она лежала в кровати, обнаженная, заложив за голову руки, смотрела на него и смеялась. И это после того, как он открыл ей душу и позвал с собой. Дрянь!

Он ушел, хлопнув дверью. Он возвращался пешком, повторял в такт шагам: дрянь, дрянь, дрянь!

А потом до утра раздумывал, что же теперь делать. Как исправить собственную глупость, как заставить ее молчать. И получалось, что заставить ее молчать можно только одним способом. Он вспомнил, как стоял в прихожей и, повинуясь привычке заглядывать в любую щель, осторожно потянул ящик тумбочки и увидел там ворох каких-то квитанций и ключ, и его осенило! Он понял, что нужно делать…

…Он ожидал ее, едва не теряя сознания от истерического возбуждения, чутко прислушиваясь к звукам извне, чувствуя, как чешется влажное тело. Скрежет ключа в замочной скважине едва не заставил его вскрикнуть. Он прислонился спиной к стене, так дрожали колени, сжимая в руке принесенный с собой витой шнур с торшера. Она, не заходя в комнату, прошла не то в ванную, не то в спальню. Он ждал. Заслышав ее невесомые и неторопливые шаги в коридоре, он затаил дыхание. Она мешкала где-то там, и он подумал: если она не войдет в гостиную сию минуту, он выскочит из своего укрытия и бросится вон.

Она вошла – он почувствовал знакомый запах ее духов и волос, увидел знакомый розовый шарф. Он забыл о шнуре, он видел только розовый шарф. Она протянула руку – попыталась включить свет. Пощелкала, но свет не зажегся. Он был всего в шаге от нее, за ее спиной, испытывая испепеляющую ярость от того, что из-за нее, из-за этой твари, он должен… В его голове надрывно крутилась заезженной пластинкой одна мысль: «Рубикон, Рубикон, Рубикон…» И вдруг громовый голос в голове – как приказ, как выстрел, как удар: «Цель!»