Читать книгу "Чудны дела твои, Господи! - Татьяна Устинова"

– Это зря, – откликнулся Боголюбов. – Ошейник – серьезное дело! Его надо вместе покупать.

Он заглянул в пакет, вытащил ошейник и мятую бумажку чека, отчего-то фыркнул и пакет бросил.

– Вместе с кем? – не понял Саша.

– С тем, кто его будет носить, с кем, с кем!.. Иди сюда, Мотя! Иди, будем вытираться!..

Обновленная Мотя подбежала к Боголюбову, но вытереть себя не давала – то и дело припадала на передние лапы, взлаивала, крутилась и туда-сюда поворачивала голову, проверяя, есть ли у нее второй глаз.

– Стой! Стой, кому говорю!..

Боголюбов поймал ее и стал энергично вытирать старой шторой, выуженной из того же чердачного комода.

– Как это вы ее приручили, Андрей Ильич? Она же не давалась!

– Она сама приручилась.

Из пластмассового флакона обильно побрызгали антисептиком раны на собачьей морде. Старую штору повесили на штакетник сушиться. Андрей Ильич выбрасывать ее не велел – каждый раз новую брать, штор не напасешься!.. Потом вооружился совковой лопатой и стал выгребать из-под крыльца то, что там накопилось.

Саша топтался рядом, смотрел и вздыхал.

– Ее привязали, когда старый директор слег. Пока он на ногах был, она вольготно жила, не бросалась ни на кого, но дом хорошо охраняла. Просто так не зайдешь, не пустит. А потом… привязали.

Боголюбов молча орудовал лопатой.

– Еду ей туда кидали. Она срывалась несколько раз, убегала, но возвращалась, куда ей деваться-то?.. А потом на цепь посадили. С цепи она уже не убегала.

– Кому это в голову пришло? – пробормотал Андрей Ильич. – Живую-здоровую собаку под крыльцо загнать и не выпускать?.. Ты посмотри, что там у нее!.. А она в этом столько времени просидела!

И он хмуро кивнул на кучу, которая все росла. Саша посмотрел и отвел глаза.

– Так кому пришло-то?..

Саше не хотелось говорить, и Боголюбов видел, что ему не хочется.

– Анна Львовна распорядилась?

Саша кивнул.

– Нет, вы не подумайте, Андрей Ильич, что она жестокая…

– Давай на «ты» и по имени, Саш, – предложил Боголюбов, оперся на лопату и утер влажный лоб. Жизнь в русской провинции с яблонями, собаками, листьями, бочками и старыми газетами требовала от него непривычных усилий. – Тебе сколько лет?..

– Тридцать два.

– А мне тридцать шесть, – проинформировал Боголюбов. – И если ты ко мне по имени-отчеству, тогда и я к тебе по имени-отчеству обращаться должен!.. Так правила хорошего тона предписывают. А мне неудобно. С моим московским менталитетом и амикошонством.

– Про менталитет вам Сперанский говорил?

– Откуда ты знаешь?

– Он про это часто говорит. Ненавидит москвичей.

– За что?

Саша пожал плечами.

– Вези из сарая тачку, – приказал Боголюбов. – Хотел бы я знать, за что Анна Львовна так ценила картины папы Сперанского!.. Что-то в историю о корнях и праведной жизни на одном месте я не очень верю. А он сам? Всю жизнь здесь провел?

– Насколько я знаю, да.

– А ты его книги читал?

Саша улыбнулся:

– Пробовал.

– И что? Не пошло?

– Скучно очень, Андрей Ильич. Я правда пытался несколько раз!.. Анна Львовна даже экзаменовала меня по прочитанному. А я – ну не могу! Только открою книжку, только начну читать, а потом оказывается, что уже утро и я заснул.

Вдвоем они нагрузили тачку, и Боголюбов повез ее на задний двор. Саша сказал, что там выкопана специальная яма «для перегноя», куда сбрасывали разные отходы. Мотя, валявшаяся на сухой траве, как только Андрей тронулся, вскочила и потрусила за ним. Иванушкин проводил их глазами – странная пара!.. И человек странный. Саша составил себе представление в первую же минуту – столичный чиновник, себе на уме, хваткий, как нынче принято говорить – «хороший управленец». В провинции быстро соскучится, пару раз съездит в Москву, на третий вернется с новым назначением – в Министерство культуры, например, или в музейный комплекс «Петропавловская крепость», что в Питере, там повеселее и попросторней. С облегчением сдаст дела, прицепит на буксир свою лодку и – только его и видели.

Теперь выходило по-другому.

«Хороший управленец» не полез бы разбираться, из-за чего внезапно умерла Анна Львовна, не стал бы изучать картины художника Сперанского и уж тем более мыть из шланга отвратительную собаку, нарядившись в обвисшие тренировочные штаны и лыжные ботинки без шнурков!.. Чего-то в Андрее Боголюбове Саша Иванушкин не понял или не учел, и это его тревожило. На то он здесь и поставлен, чтобы понимать и учитывать, разбираться дотошно и внимательно, не упуская никаких деталей! Какие детали он упустил…

– Сколько времени? – спросил Андрей Ильич совсем рядом.

Саша стряхнул на запястье часы, застрявшие под дамской кофтой с двумя симметричными заплатами на груди.

– Полвосьмого! И когда время прошло?..

– Так вся жизнь пройдет, – неожиданно изрек развеселившийся Андрей Ильич. – Ну что? Выпивать и закусывать к Модесту после трудов праведных?

– Ну его, – перепугался Саша. – Мы у него в последнее время то и дело выпиваем и закусываем, и все по разным поводам! И там сейчас народу полно, автобус только подошел, видели?..

– А у меня есть нечего.

– Я могу мяса принести, – предложил Саша, подумав. – Я в пятницу у Модеста свинину брал. Лук зеленый есть, редиска парниковая. Помидоры рыночные.

– Тащи, – распорядился Боголюбов. – А жарить-то где станем? В бочке с листьями?

– Зачем в бочке, Андрей Ильич!.. За сараем мангал, хороший. Когда старый директор умер, Сперанский хотел его себе забрать, но что-то не собрался.

Боголюбов вытащил мангал, утвердил его на сухом и свободном месте между яблонями, сложил дрова шалашиком, подсунул газету и, вывернув шею, опять почитал немного: «На полный хозрасчет Бердский племенной совхоз переведен более полутора лет назад. Это экономически крепкое, хорошо известное в Сибири хозяйство. За большие успехи коллектив его награжден орденом Ленина. С сельскохозяйственной наукой у совхоза связи самые прямые и непосредственные уже по той хотя бы причине, что возглавляет его ученый: директор хозяйства И. И. Леунов успешно защитил кандидатскую диссертацию». Сухая береста занялась сразу, запахло березовым дымом совсем по-летнему, когда вечера долгие и светлые, когда не хочется и незачем заходить в дом, а так и сидеть бы в кресле под старыми яблонями, слушать, как квакают в пруду лягушки, смотреть, как из-за леса выкатывается огромная загадочная луна. Сидеть бы и думать, что жизнь прекрасна.

Занятый светлыми весенними мыслями, Боголюбов не заметил, откуда на дорожке появилась темная фигура. Он оглянулся, когда она была уже близко, шла деловито, как будто сто раз тут ходила. Мотя трусила за ней, тоже привычно.