Читать книгу "Храбры Древней Руси. Русские дружины в бою - Вадим Долгов"

По мнению уже упоминавшегося нами известного историка и писателя Льва Прозорова, в Древней Руси существовали специальные, не смешивавшиеся друг с другом в быте и в браках касты воинов, жрецов, землепашцев. Правда, неясно, с чего он это взял. Князем действительно можно было стать лишь по рождению, а вот относительно остальных — очень сомнительно. Можно вспомнить, например, рассказ «Повести временных лет» о том, как князь Владимир сделал храброго Кожемяку, победившего в единоборстве печенежина, «великим мужем». Можно ли вообразить, чтобы какой-нибудь индийский раджа, пусть даже за совершенный подвиг, перевел индийского храбреца из касты земледельцев и ремесленников — вайшью в касту воинов — кшатриев? Вообразить это невозможно ни при каких обстоятельствах. Ни о чем хотя бы отдаленно напоминающем касты нет ни слова в летописях, законодательных актах, ни в свидетельстве иностранцев, посещавших Русскую землю, ни в былинах, которыми Л. Прозоров пользуется достаточно широко именно для аргументации своей точки зрения. Историк приводит сюжет о выборе Ильей Муромцем подходящего поединщика для сражения с мимоезжим чужаком. Выбор идет действительно по принципу происхождения. «Главный богатырь безжалостно бракует кандидатуры:

Неладно, ребятушки, удумали,

Гришка роду боярского,

Боярские роды — хвастливые.

На бою-драке призахвастатеся,

Погинет Гришка по-напрасному…

Алешенька роду поповского,

Поповские глаза завидущие…

Увидит Алеша на нахвалыцике

Много злата, серебра,

Злату Алеша позавидует,

Погинет Алеша по-напрасному…

Очевидно, есть роды поповские и роды боярские», — делает вывод Озар [Прозоров. 2006, 109]. Роды-то, может, и есть. Но автор концепции, видимо, не обратил внимания, где, в каких условиях происходят действия рассматриваемой былины. Все эти представители разных родов не случайно встретились на узенькой дорожке. Они несут службу на заставе богатырской! Они все воины! Так где же здесь касты?

Вспомним, какого происхождения были главные русские богатыри. Думаем, это не сложно: Илья Муромец — крестьянский сын (значит, из касты землепашцев), Алеша Попович — сын попа (значит, должен как представитель касты священников-брахманов в храме божьем служить). Единственным потомственным военным в легендарной троице выглядит Добрыня свет Никитич. Да и с ним, как далее увидим, не все ясно. Двор у него богатый, однако и его в некоторых былинах, как и Илью Муромца, именуют «крестьянским сыном». Ему бы в кастовом обществе за плугом ходить, а он воюет, с князем пирует и дипломатические поручения исполняет.

Византийские источники, древнерусские летописи и те же былины дают основание для совсем другого взгляда на устройство древнерусского общества и древнерусского войска. В восточнославянских землях, так же как и у большинства народов мира, начальной, исходной ситуацией было полное вооружение всех взрослых, свободных полноправных мужчин. И словом «дружина» или «войско» изначально была охвачена вся совокупность вооруженных родовичей, вся та боевая сила, которую выставляло племя навстречу врагу. И лишь потом, с углублением общественного разделения труда, первое из этих названий перешло на воинскую элиту — непосредственных соратников боевого вождя, князя. Но еще очень долго простому свободному мужу — землепашцу, ремесленнику или купцу — временами приходилось брать в руки меч и выступать на защиту родины.

Нам доводилось уже писать, что атмосферу раннесредневекового войска, исконное славянское отношение к ратному труду лучше всего сохранили русские былины. Но здесь не грех и повторить. Ведь сейчас люди слабо представляют себе, что это такое. Если намекнуть им, что это «про богатырей», большая часть даже весьма образованных граждан воскликнет: «А, это что-то вроде сказок!» Такое представление часто идет из детства, от тех книжек, в которых в прозаической форме пересказываются для подрастающего поколения былинные сюжеты. Там все действительно стилизовано под сказку для большей понятности. Исключены «взрослые» сюжеты, смягчена лексика. Человек вырастает, а представления остаются детскими. Необходимо ликвидировать безграмотность в этой сфере.

Былины — это не сказки, а песни, основное отличительное качество которых заключается в том, что сами народные сказители, исполнявшие их, считали все в них запечатленное не вымыслом, а правдой. В древности, очевидно, былины исполнялись по всей Руси. В XVIII–XIX веках, когда началось их собирание, они сохранялись лишь на русском Севере, особенно в среде крестьян-поморов, не затронутых крепостным правом и особенно пристальным вниманием властей. Мелодии этих песен протяжны и величественны. Сюжеты подчас жестоки. Не стеснялись сказители там, где надо, использовать и запретные «взрослые» слова (из числа тех, которые принято на письме заменять точками, а в иных случаях — заглушать писком). Персонажами в отличие от сказок с их Царями-горохами и Иванами-дураками носят узнаваемые имена: князь Владимир, княживший в далеком от поморских деревень Киеве, Добрыня, Тугарин и пр. Понятно, что за столетия устного бытования в былинах накопилось много фактических неточностей. Древние кочевники печенеги и половцы были заменены на более поздних татар, исторические события перемешались с вымыслом и мифом. Но историческая основа тем не менее проглядывает там очень зримо.

Настолько зримо, что известный советский историк Б. Д. Греков назвал былинный эпос «устной историей». Действительно, до начала XX века для подавляющего большинства простого народа эпос выполнял функции истории, то есть удовлетворял интерес к прошлому. И если о форме связи эпоса с историей можно спорить, то сама эта связь сомнений не вызывает. Действие былин, несомненно, происходит в древнем Киеве или Новгороде, а имена персонажей сопоставимы с именами исторических личностей.

Использование эпического материала для реконструкции социальной психологии эпохи древнего Киева — дело непростое. Одна из наиболее серьезных заключается в том, что эпос — продукт многих эпох [Смирнов. 1974, 30]. Кроме того, как не без некоторых оснований утверждает фольклорист В. П. Аникин, «на устное произведение ложится печать того, что присуще среде, в которой бытует произведение. Одновременно устное произведение утрачивает черты, нехарактерные для среды, в которой оно бытует» [Аникин. 1987, 45]. Таким образом, если следовать намеченной логике, былины, запись которых происходила в основном в конце XIX — начале XX века, не могут нести в себе ничего, что говорило бы об эпохе, их породившей. Во всяком случае, ничего конкретного.

Этот вывод, однако, явно абсурден: действие былин происходит, несомненно, в древних городах (Киеве или Новгороде). Вполне узнаваемы многие реалии, имена некоторых персонажей четко соотносятся с именами исторических деятелей и пр. Значит, мы не вправе пренебрегать информацией, содержащейся в этом виде источников. Нужно только искать адекватные методы ее «извлечения». В поисках метода иногда может помочь повторный анализ старых и, казалось, давно «отработанных» теорий. К числу таких теорий относится и так называемая теория аристократического происхождения эпоса, которая разрабатывалась в начале XX века знаменитой «исторической» школой. Вкратце суть ее заключалась в том, что былины возникли в X–XIII веках в аристократической княжеско-дружинной среде, бытовали первоначально при дворах средневековых владетельных особ и только потом «спустились» в простонародье, где их и обнаружили современные собиратели фольклора.