Читать книгу "Исповедь лунатика - Андрей Иванов"

Да, да, Сависаар возместит, вернет до копейки, если сдашь на гражданство!

– Убивать время за гроши на почте…

– А разве ты не убиваешь его теперь? С лопатой! Так хоть деньги получишь и стаж!

– Стаж? Стаж… Ха-ха-ха!!!

– Стаж – это пенсия, это будущее.

– Будущее? Ха-ха-ха!!!

Она сказала, что мне надо непременно записаться на какую-то терапию камешками, чтобы восстановить нервную систему. Совсем из ума выжила. И всё из-за меня. Не руби сук.

Я не особенно рассчитывал на газеты – печатали много хлама, но все-таки читал: авось что-нибудь подвернется; друг матери говорил, что теперь не так сильно кидали простых людей с работенкой за границей.

– Не те времена, – говорил он в усы, попивая чай у нас на кухне с диабетическим печеньем (приносил с собой). – Все, кому удалось кого-то когда-то кинуть, теперь либо сидят, либо лежат, либо бегают сами по заграницам, скрываясь от Интерпола и тех, кого они кинули.

С ним нельзя было не согласиться: я многих таких там встретил. Хотелось бы что-нибудь в Ирландии… Теперь я верил, что неплохо знал ирландцев. Друг матери подпитывал мои надежды. Говорил, что только туда теперь и отправляют. Вспоминал какого-то своего дружка, начинал про него рассказывать, забывая про печенье и чай. Тот в Ирландии на рыбозаводе работал. Зарабатывал очень неплохо. В переводе на кроны получалась фантастическая сумма. Я сидел, прихлебывал и жадно слушал.

– Да мне бы совсем какую-нибудь захудаленькую работенку, – выпустил я скулеж, и он сразу со мной не согласился:

– Ну, знаешь, захудаленькую как раз и не дадут… за такую-то как раз и приходится воевать… там свои на такую найдутся… бомжей и цветных много что в Лондоне, что в Дублине… Дублин тоже тебе не Таллин, вон какой большой…

Он верил, что бывают такие работы, устроившись на которые, люди делаются счастливыми, живут, работают, радуются. Ни горя, ни болезней не знают. Надо только постараться и найти такую… Он никак не мог взять в толк, отчего я постоянно твержу, что работа – это компромисс, это зло, но что поделать, раз уж никак иначе нельзя, раз уж зло в самой природе человеческих вещей, дел и помыслов, я готов пойти на компромисс и работать, готов творить это зло, надругательство над собой, почти членовредительство, только чтобы как-то существовать в этом искривленном мире, готов стать рабом, на некоторое время, уродом… Друг моей матери сильно изумлялся моим ламентациям, которые я произносил, как только мать куда-нибудь выходила: ей не сиделось с нами, у нее шило в одном месте, ей надо что-то делать – она бежит на кухню, принести нам сушки и варенье, конфеты или маринованные грибы… Пока она была в комнате, я молчал, как только она выходила, я принимался говорить… а он подхватывал, он оказался таким же проповедником, как и те, что являлись к нам в Ямияла, как и те, что встречались мне в Дании и Норвегии… Проповедники всюду одинаковы по сути – они тебе что-нибудь вдалбливают, пытаются обратить в свою веру, хотят заставить тебя поверить в бред, который они несут, грубо говоря, тянут в ту же яму с навозом, в то же невежество, в котором сами купаются, как свиньи в грязи. Очень скоро я перестал его воспринимать всерьез, и сам над собой и мечтами об Ирландии уже смеялся в душе, презирал себя за слабость: и как это я себя соблазнил Ирландией?.. Но как этот ловко мне подыграл, учуял слабость во мне и давай сказки, как масло в огонь, подливать! Сладкий яд… Всё равно как пиво: давай еще по одной… и еще одну возьмем… и вот еще было дело… давай-ка еще одну тогда… ага… сходим… да… по последней… Но ведь не бывает «последней»! Всегда будет еще и еще одна… всего лишь одна… всего лишь… и так до бесконечности!

Проповедник, которого я сегодня впустил, как раз и натолкнул меня на эти мысли; друг моей матери по сути тоже проповедник: он верит в работу – в Работу, в то, что человек должен осуществлять какую-то полезную деятельность, даже не на благо рода людского, а для себя. «Это пользительно для тела и души», – сказал он; и еще он бредил утопией: «Все должны получать одинаково».

– Вот ты пожил там, за границей, скажи, я читал, что там не особенно сильно различаются зарплаты… Так пишут, я не знаю… Это так?

Я прикидываюсь дурачком, хочу, чтоб он порассуждал, поговорил побольше, я хочу насладиться его косноязычием.

– Ну, скажем, шофер или водитель автобуса получает немногим меньше, чем профессор в каком-нибудь университете, это так?

Я его убеждаю, что это, конечно, не так, есть у датчан поговорка: богатых у нас мало, но бедных еще меньше, – но чтоб все получали одинаково, нет, это далеко не так. Я видел бедных людей в Дании, я жил у них, хватит пороть чушь! Никогда не было и не будет так, чтоб профессор в университете получал столько же, сколько получает вахтер!

– А вот и есть! – торжествующе восклицает друг моей матери. – В России, мне моя тетка рассказывала, у нее подруга есть, ее муж в университете лекции читает, в госуниверситете, я не знаю, какой он там, Петербургский государственный… Он получает девять тысяч рублей, в то время как их сын работает сторожем в Москве, на актерском учится, но работает ночью сторожем, так он получает восемь с половиной, аккурат почти как отец!!!

Ничего не знаю о России, не стану опровергать этот слух – мы говорили о Западе, а Россия – это совсем другое дело… Россия! Там возможно всё! Он опять про работы… Должно быть так, чтоб все работы оплачивались одинаково… Пока такого нет, надо искать какую-нибудь, потом всё равно подравняется, нужно держаться за любое место… даже возле ямы с отбросами – всё равно держаться… Чем не религия?!

Работа… Работа…

Я сказал проповеднику… сегодня он приперся один, старый, седой, шестьдесят с чем-то, так и быть, впустил; чай… печенье… Я ему сказал, что впустил его только из уважения к его годам, его суставам.

– Поговорим о женщинах?

О женщинах говорить отказался: не до женщин – здоровье не то… Понимаю, здоровье, но поговорить-то можно…

– Разговор о женщинах – разврат.

Начинается…

– Вы мне казались человеком серьезным…

Так, так, так… Не успел сесть за стол, как поучает. Хорошо, хорошо, этот тип с седой бороденкой в старых стоптанных ботинках мне кажется очень важным в их мафии, я не ошибся.

– Слушайте, ни слова о религии, не надо щелкать замком вашего советского портфеля, я вас впустил не затем…

– А зачем же?

– А вот сейчас узнаете. Я вас впустил, потому что с молодыми говорить бесполезно. Они с полуслова не понимают. Жизнь не научила их прислушиваться к тому, что говорят люди. А вы, по всей видимости, тертый калач, в советское время, небось, получали по кумполу…

– Получали… за распространение религиозной пропаганды…

– Всё понятно, я вас сразу признал.

– Так что вы мне хотели сказать? Говорите, я не хочу терять времени даром!

– Именно так, я тоже. Слушайте: ваше мелькание у моих дверей и под окнами мне сильно путает карты, действует на нервы. Теряю сон и обливаюсь потом. Прекратите ходить, или лучше: разберитесь в себе.