Читать книгу "Элитное подземелье - Марина Туровская"

Прогулка проходила спокойно, пока Зорька не долбанула пудовой лапой особо надоедливого кобеля неопределенной породы. Хозяева, правда, назвали его среднеазиатской овчаркой, но этот кобелек тянул, дай бог, на помесь бассета и черного терьера, недокормленного в детстве.

Хозяева орали в голос и грозили разобраться в инстанциях. Леша их претензии по поводу Зорьки выслушал молча, отдал мне поводок, отвел в сторонку хозяина ушибленного женишка и пошептался с ним секунд эдак двадцать. Еще через пять секунд мужчина своего кобеля посадил на повод, жену взял под руку, и троица быстро удалилась перпендикулярно бульвару.

Интересно, какими словами смог Леша убедить их в своей правоте? Причем так, что мужчина побледнел?

Часов в десять мне позвонил Григорий и на повышенных тонах начал качать права по поводу уговора об обмене. Я уже было собралась оправдываться, но Алексей, услышав голос Григория, сделал такое капризно-несносное лицо, что я расхохоталась в трубку и сказала Григорию, что, скорее всего, либо не буду переезжать совсем, либо подумаю об этом после операции.

Утром Алексей – какое у него все-таки изумительное по красоте имя – отвез меня в больницу, сдал маме с рук на руки.

Глава 14Клиника

Нога после процедур разболелась, и я залегла в кровать. Опять позвонила Мила, и я начала рассказывать о результатах осмотра, но она перебила меня:

– Настя, я все пытаюсь дозвониться! Как у твоего Алексея отчество? Не Захарович случайно?

Мне пришлось отставить трубку от уха, иначе завтра операций пришлось бы делать сразу две или покупать мне слуховой аппарат.

– Да, Захарович. Я же тебе говорила.

– Ни фига ты мне его отчество не говорила. Короче, я вчера чуть посередине кухни от растерянности не упала, когда он выдавал фразочки о технологиях… О чем я хотела сказать? Да! Он никакой не полиграфист, он совладелец какой-то крутой типографии. Он за этот год два раза с директором, говнюком нашим, договаривался. И по милости твоего Алексея мы и разорились: твой Захарович скупил самое лучшее оборудование, без которого у нас настал трубец!

– Мила, подожди, не ори так громко. – Информация меня ошарашила. – Может, Алексей боялся сказать, что он владелец, чтобы женщины ему на шею не вешались гроздьями. При его-то данных, да еще и с деньгами…

– Может быть. Хотя, Насть, он не самый красивый мужчина, если честно, да и худоват, в смысле, тощий. – Мила на мой возмущенный вопль никак не отреагировала и продолжала говорить о своем: – Я просто хотела предупредить тебя, что он врет.

– Спасибо, милая Мила.

– Ты расстроилась?

Я задумалась, пригляделась. Стены в больнице, плохо покрашенные, с подтеками синего насыщенного цвета, были под стать моему настроению.

– Не знаю. А вернее, мне все равно, где и кем он работает. Мне с ним хорошо.

Мила вздохнула в трубку:

– М-да-а. Неужели так здорово трахается?

– И это тоже. Но мне просто от его присутствия хорошо. Вот сейчас мы разговариваем, а у меня при воспоминании о нем бегут мурашки по коже.

– М-да-а. Классно, – вздохнула Мила. – Я и забыла, когда со мной такое было. А он денег-то дает? Или живет на твои, в смысле, на теткины?

– Дает, – сказала я и свернула разговор: – Ладно, Мил, спасибо, что позвонила, но я после обследования хреновато себя чувствую.

Я положила трубку рядом с подушкой, легла поудобнее. Дались им эти деньги. Хотя мировая практика доказывает, что при общении мужчины с женщиной это основной показатель их отношения друг к другу.

Я включила телевизор и до вечера ни разу не встала с кровати, только переключала программы и пила минеральную воду.

Коленку врачи начали расковыривать в десять часов утра, а закончили ближе к двум дня. Слишком много надо было им подсоединить и заменить в моих неправильно отрезанных мышцах и плохо сросшихся жилах. Также мне разворотили коленную чашечку, заменив хрящевой диск на донорский.

Целый день я лежала, стиснув зубы и уставившись в стену напротив. Хотя две медсестры с прохладными пальцами периодически вкалывали обезболивающие, вся левая нога, от пальцев до паха, болела, как будто она разрывается каждую секунду изнутри на миллионы жгучих оторвавшихся кусков.

К вечеру острая боль сменилась на тупую, тянущую. Эта боль, когда из тебя как будто вытаскивают сухожилия натянутой вибрирующей струной, была мне знакома с детства.

Минут на пятнадцать каждые два часа организм, сжалившись, погружал меня в сон…

Вечером в палату пробралась мама, сидела со мной до утра и читала вслух. Это замечательно, когда тебе в больничной палате читают любимые книги. Телевизор смотреть не было сил. Глаза от боли устают быстро, а слушать звуковой ряд нашего телевидения – не самое лучшее занятие для выздоравливающего.

На следующий день боли стало меньше, но в одиннадцать утра, при осмотре, врачи доставили мне полтора часа таких острых ощущений, что пришлось все-таки вколоть наркотик – я была на грани болевого шока.

Водруженная на моей ноге конструкция смутно напоминала Эйфелеву башню. На самой конструкции висели баночки с лекарствами, а внутри, вживляясь в ногу, расположились капельницы, растяжные зажимы и искусственная оболочка, предохраняющая от попадания внутрь инфекции.

Операция по растягиванию недоразвитых связок, по аккуратному отодвиганию сосудов, вживлению медицинских аппаратов и трансплантатов стоила затраченных денег. Оставалось надеяться, что вся эта болезненная фиговина поможет.

В положении «жук на спине» мне предстояло провести неделю. Затем можно было перебираться на инвалидное кресло.

Врачи обещали боль в течение месяца. Это тяжело вынести. Но когда ты понимаешь, что в сорок лет будешь перекошена, как восьмидесятилетних старух не всегда перекашивает, когда у тебя слабая надежда родить ребенка и ты являешься стойким болевым барометром на любое изменение погоды – вот тогда ты согласна терпеть! Ради надежды стать полноценным человеком. Теперь я немножко повою в потолок. Но я выдержу!

За десять дней пребывания в клинике я похудела на восемь килограммов.

Не побывал в моей палате только ленивый. Таких среди знакомых не нашлось. Григорий приезжал два раза, с цветами. Сидел на краю стула, кисло улыбался минут по десять. Я тихонько нажимала на «вызов», и медсестра с испуганным лицом просила посетителей освободить палату: сейчас, типа, должен подойти доктор. Сцену с доктором мы с моей медсестрой отрепетировали еще на Леониде.

Мила и родители приходили почти ежедневно.

Консилиум врачей мучил меня не меньше трех раз в неделю. На меня приезжали смотреть из соседних и иногородних клиник. Конструкция на моей ноге была сделана из сплава какого-то биоматериала с серебром и стоила дороже золота.

Лечение проходило нормально, Эдуард Арсенович строчил статью в американский медицинский журнал. Меня снимали телевизионщики и фотокорреспонденты в постели, на столе, в кресле, с мамой, с заведующим отделением и главврачом.