Читать книгу "Болтушка - Моррис Глейцман"

— Допустим, — согласилась Алиса.

— Дальше, — сказал Кот, — Пес ворчит, когда сердится, а когда доволен, виляет хвостом. Ну, а я ворчу, когда я доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Следовательно, я не в своем уме.

— По-моему, вы не ворчите, а мурлыкаете, — возразила Алиса. — во всяком случае, я это так называю.

— Называй, как хочешь, — ответил Кот. — Суть от этого не меняется.

(Льюис Кэрролл.

«Приключения Алисы в Стране чудес»,

перевод Н. М. Демуровой.)

Мы так по-разному предъявляем себя миру. Так по-разному в нем располагаемся. Такое разное имеем в виду, когда произносим одни и те же слова. И из-за этого так часто друг друга не понимаем.

Моя мама, когда мы спорим и ссоримся из-за какой-нибудь ерунды, всегда говорит: «Как же могут разные народы понимать друг друга, если мы в одной любящей семье не умеем договориться!»

Книга писателя Морриса Глейцмана — про понимание. Понимание тех, кто от тебя отличается. Про то, как трудно смириться с непохожестью другого, пусть вполне безобидной. Про то, как легко обидеть человека самыми лучшими намерениями, если не чувствуешь, что покровительственная жалость его унижает, заставляет ощущать свою неполноценность.

Героиня этой книги «болтушка» Ровена Бэтс живет в Австралии (про которую каких-нибудь парочку веков назад думали, что люди там ходят вверх ногами — а как же иначе, ведь они живут на другой стороне Земли!), а нам так близко и внятно все, что она чувствует и думает, как будто мы сидим у нее в голове и подслушиваем мысли. Вся книжка — это разговор в уме: с собой — собеседником.

В каком-то смысле, так оно и есть: Ровена (друзья называют ее Ро) не может говорить вслух. У нее врожденная анатомическая особенность гортани, которая не позволяет ей произносить звуки. Зато она постоянно о чем-нибудь размышляет. И умеет общаться на языке жестов. И очень быстро пишет, быстрее, чем ее сверстники. У Ро умерла мама. И лучшая подруга. В свои 11 или 12 лет она хорошо знает, что значит потерять близкого человека. Зато у нее есть замечательный папа — настоящий товарищ, друг, партнер по играм. Он даже вместе с Ровеной выучился азбуке жестов, чтобы говорить с ней на одном языке. Папа всегда кидается на ее защиту. Он готов все бросить, чтобы поиграть с ней или пойти на ее школьный вечер. Он может встать на голову посреди улицы или начать отжиматься на официальном приеме. Или вообще спрятаться в шкаф, чтобы без помех подумать о чем-то серьезном. Он одевается, как ковбой из вестерна, горланит песни, хотя у него нет слуха. В общем мечта, а не родитель… И не понимает, что Ро часто бывает неловко от его поведения, она — сама не такая, как все! — его стесняется, стыдится его непохожести: у всех родители как родители, взрослые солидные люди, а у нее…

Меня всегда поражает, как люди, сами в чем-то обделенные или несправедливо обиженные, оказываются нетерпимыми к тем, кто от них отличается, и так же готовы унизить других, как когда-то унижали их самих.

Вспоминаю миф о вавилонской башне: когда-то, давным-давно, все люди разговаривали на одном языке. Они договорились построить высокую Башню и подняться по ней на небо к богам. Сначала все шло хорошо, и до неба оставалось уже чуть-чуть. Тут боги испугались и заставили людей говорить на разных языках — те перестали понимать друг друга — в результате недостроенная Башня рухнула, а народы разругались и разбежались, полные страхов и подозрений.

Страх чужого, не похожего на тебя — он запрятан в каждом. Он тянется из детства, даже младенчества человечества, когда другой — чужой — часто нес угрозу существованию не только отдельной личности, но всего вида.

Ребенок уже в два года начинает осознавать себя иным, отдельным от мамы, папы, других детей и взрослых, от предметов. Он капризничает, упрямится, на все отвечает «нет», даже себе в ущерб. Эта стадия так и называется — «детский негативизм». Она очень важна для развития личности, независимой и свободной. Это — время, когда «я» отделяется от «не-я». Что очень важно, чтобы человек мог по-настоящему стать самим собой. И предшествует стадии «кто — я». На вопрос, кто я, всерьез начинают искать ответ только ближе к подростковому возрасту. Кто я? Кто на меня похож и кто не похож? И хочется быть с ними вместе и в то же время не смешиваться со всеми другими. А если тебя отвергают? Как не почувствовать себя изгоем и уродом?

Иногда встречаются на нашем пути люди, которые ведут себя пугающе или по-шутовски странно. Например, папа Ровены живет на людях, как наедине с собой. Никакой фальши и позы — абсолютная искренность существования. Оказывается, такая личностная обнаженность пугает не меньше прямой угрозы. От этой странности или брезгливо шарахаются, или начинают над ней потешаться. Смех — это ведь тоже выработанный человечеством способ социальной защиты от «страха ненормальности», как и общепринятые нормы поведения, которые кажутся подросткам такими надуманными и никчемными предрассудками.

Ро, умеющей остро чувствовать и переживать, понятно, как легко — неосторожным словом, жестом — можно ранить другого человека. Она старается щадить чувство собственного достоинства папы, но как же это трудно — заставить его себя услышать, если ты — немая, а он — такой шумный, кричащий. Только найти способ «закричать» на его языке. И причинить боль тому, кого любишь. И наконец на самом деле признать папино право быть самим собой.

Часто, чтобы прорваться сквозь стену непонимания, надо сначала очень чувствительно об нее стукнуться. Как новая подруга Ро Аманда, которая из лучших побуждений хотела взять над ней «шефство» — и чуть не оттолкнула ее навсегда.

«Я заговорила, медленно выводя руками крупные, четкие знаки.

— Мы не подшефные, — сказала я. — Мы просто люди.

Я посмотрела на Аманду. Так и есть, она все поняла.

Она стояла рядом, судорожно сжимая микрофон.

Сердце у меня стучало как бешеное. Если она настоящий друг — значит, скажет, твердила я себе.

— Ро говорит, — начала Аманда, и голос у нее окреп, — что она… что они — не подшефные, а просто люди.

В зале воцарилась полная тишина.

— Я такая же, как вы, — сказала я. — Обычный человек со своими трудностями.

— Ро такая же, как мы, — перевела Аманда, — обычный человек со своими… канавами?

Она посмотрела на меня озадаченно.

— Трудностями, — подсказала я.

— Трудностями, — повторила она.

— У меня трудности с голосом и речью, — продолжала я, — а кому-то из вас, может быть, трудно зарабатывать на жизнь, или печь бисквитный торт, или делать по-большому.

Аманда все повторила слово в слово, даже „по-большому“.

В зале по-прежнему было тихо.

— Вы можете мне сочувствовать, если хотите. А я, если захочу, могу сочувствовать вам. Мне вот, например, очень жалко тех из вас, у кого нет настоящего друга.

И я посмотрела на Аманду.