Читать книгу "Изменники родины - Лиля Энден"

— Где они живут-то? В какой области? — перебил Титыч.

— В Куйбышевской.

— А далеко это Куйбышевская область?

— Далеко! На Волге.

— Ближе Москвы или дальше?

— Дальше, много дальше, раза в три…

— Чего ж их туда занесло?

— Да вот она пишет дальше: «Приехали мы сюда поездом-эшелоном из Коробова; ехали мы тогда в Дубово, к Соболихе, но нас военные повернули, сказали, что там сильно бьют, и фронт, и немцы подходят, и ехать туда нельзя, мы и поворотились, а у Коробова стали нас бомбить, и коню ногу поранили, и колесо переднее поломали, и очень мы напугались»…

— Ишь ты, напугались! — вставил реплику старик. — А как нас тут кажинный день гвоздили — это ничего?

… «А в Коробове стоял поезд-эшелон, — продолжала читать Лена. — Там наши были, Липнинские, и Мглиновские, и с Коробова три вагона прицепили, и нас взяли, потому как мы с малыми детьми… А корову мы отдали в колхоз Сталина и бумажку получили, и нам сказали, что если мы вернемся, нам корову дадут»…

— Куда-куда корову отдали? — снова перебил Титыч. — Где это колхоз Сталина?

— Если около Коробова, то это Ракитовка, — ответила Лена. — Всего у нас в районе колхозов имени Сталина целых девять, но в Коробовском сельсовете — одна Ракитовка.

— Отдадут они корову!.. Держи карман!.. Догонят и добавят!..Скоро же они приехать собираются?

… «А вчера нам передали по радио, — продолжала читать Лена. — Что освободили нашу Липню, и что теперь скоро будет наша победа, и фашистов прогонят с нашей родины за границу… Мы приедем домой, как только получим на трудодни, что заработали, а то жалко бросать, все лето работали.»

Далее опять следовали приветы и поклоны всем родным и знакомым, но Титыч уже не слушал.

— Чего они туда заехали? — ворчал он. — Когда им те трудодни отдадут? Не дождешься и до белых мух!.. Корову не пожалели, а трудодни жалеют!.. Это все Наташка: корова-то не ее, ей и не жалко, а моя дура послушала… Раз доехали до Коробова, и сидели бы себе в Коробове, или в Ракитовке в той… А то в Марково подались бы — сколько там наших было! А их понесло к черту на рога!.. Сидели бы тут, и корова была бы цела….

Вечером Титыч опять был мертвецки пьян.

* * *

В двадцатых числах сентября в Липне начались аресты среди тех, кто оставался при немцах. Одним из первых взяли Титыча: старика подвела его пьяная похвальба, что он — помощник бургомистра Розинского.

На следующий день вызвали Лену. Уполномоченный НКВД принял ее в небольшом домике со свежевставленными стеклами.

После установления личности агронома Райзо Елены Михайловны Соловьевой произошел следующий разговор:

— Вы проживали в доме Ложкина Афанасия Титовича? — задал вопрос сотрудник НКВД.

— Да!

— Вы его родственница?

— Нет! Я просто у них квартиру снимала.

— Так!.. Где находится семья Ложкина, вы знаете?

— В Куйбышевской области. От них на днях письмо было.

— Значит, они эвакуировались? А он почему здесь остался?

— Он сперва тоже пошел — они сперва хотели просто в деревню поехать; но потом он вернулся в тот же день, потому что начались пожары: он боялся, что дом сгорит.

— Но его же дом не сгорел!

— Он же не мог знать заранее, загорится дом или нет. Тогда полгорода сгорело.

— А, может быть, он по какой-нибудь другой причине остался?

Лена пожала плечами.

— По-моему, именно по этой: он остался, чтобы охранять свой дом.

— Подумайте!

— Насчет чего?

— Подумайте хорошенько, вспомните, не говорил ли он еще чего-нибудь? — произнес следователь многозначительно.

— Мне он говорил только это.

— Больше ничего не можете вспомнить?

Лена отрицательно покачала головой.

Следователь посмотрел на нее неодобрительно, встал с места, потом опять сел, глядя на допрашиваемую сверлящим взглядом, и сказал неожиданно резки и быстро, слово желая ее ошеломить:

— Ваш Ложкин был старостой!

Но к его удивлению, Лена рассмеялась.

— Ах, вы вот про что? Так он же с пьяных глаз эту чепуху говорил; он все это время ни разу не был трезвым.

— Где же он мог достать водку? Ведь здесь ни один магазин не работал.

— Как где? Со спиртзавода натаскал полную кадушку, и приятели его натаскали, и пили без просыпа; они говорили, что им тогда не слышно бомбежек и не страшно.

— Так, так! Значит, кто же был, по-вашему, старостой?

— Розинский! — смело ответила Лена, знавшая, что Розинский уехал с немцами и его она подвести не может.

— А Розинского вы знаете?

— Только в лицо.

— Почему его назначили старостой?

— Вероятно, потому, что он говорил по-немецки, он был учитель немецкого языка.

Следователь повертел в руке карандаш, немного помолчал, вынул пачку папирос, закурил и протянул папиросы Лене.

— Закуривайте!

— Я не курю! — возразила она.

— Но, может быть, все-таки, закурите?

— Никогда не курила, а теперь, в честь нашего знакомства, закурить? Нет, по-моеиу, ради этого — не стоит…

— Значит, вы говорите, что Ложкин не был старостой?

— Какой из него староста? Разве только над кадушкой со спиртом…

Следователь записал показания Лены довольно правильно, дал ей подписать, поднялся и, видимо, хотел уже ее отпустить, как вспомнил, что не спросил самого главного.

— А вы, гражданка Соловьева, почему не уехали из Липни, когда подходили немцы?

— Не на чем было ехать.

— Но семья Ложкиных уехала? И вы могли уехать с ними.

— Их лошадь и так была перегружена.

— Но вы могли пешком уйти! Многие здешние жители отступали в Марково, в Коробово…

— Знаете, что? — проговорила Лена, глядя ему прямо в глаза. — Я тоже, вроде Ложкина, не хотела свое имущество бросать; хотя я и небогата, я в одном платье оставаться не хотела, как остались те, кто пешком отступал в Марково и Коробово; они теперь по Липне ходят и у нас, неотступивших, старые тряпки выпрашивают, потому что холода приходят, а они голые и босые… А кроме того, я не могла знать, что немцев задержат именно здесь, между Липней и Марковым — я думала, что немцы меня и в Маркове догонят…

— Как видите, не только задержали, но и прогнали немцев обратно и освободили Липню!..

— Вот и прекрасно! Значит, незачем было бегать по Марковым и Коробовым! Можно было дождаться освобождения Липни на месте, что я и сделала.