Читать книгу "Озеро - Банана Есимото"

— Неужели?

— Тебе действительно все это не интересно.

— Но зато я помню, ты говорил, что хотел изучать еще и сине-зеленые водоросли. И поэтому сначала поступил на сельскохозяйственный факультет. Так ведь?

— Я не собирался изучать сине-зеленые водоросли. Мне интересны опыты с ними. Я развожу бактерии, изучаю условия для внедрения генов. И я окончил не сельскохозяйственный факультет, хотя, возможно, когда-то он так назывался, а, если быть точным, факультете ресурсологии, кафедру биотехнологий. А это совсем другое дело, не так ли? А сейчас я учусь на медицинском факультете.

— Таких деталей я не помнила. Для меня сине-зеленые водоросли ассоциировались с сельскохозяйственным факультетом. Ну а тебе, Накадзима-кун, есть дело до того, что закончила я?

— Если не ошибаюсь, отделение пространственного дизайна в колледже при Институте искусств. Кажется, ты специализировалась на сценическом и выставочном дизайне, не так ли?

— Да, здорово ты запомнил. Я восхищена. Даже я это забыла.

— Обычно мне достаточно один раз услышать, и я уже не забуду.

— Кстати... Ну так что ты имел в виду, когда спросил, что я буду делать?

— В Париже ведь наверняка полным полно всевозможных школ искусств, — сказал Накадзима.

— Ну да.

— Есть и такие, что рассчитаны на полгода или год учебы.

— Да, наверное.

— Что, если тебе поступить туда? Мы поедем вместе! Я уже точно решил, что мы всегда будем вот так вместе с тобой, — заявил Накадзима.

— Ты решил? Это что, предложение? — спросила я, подумав про себя, что для меня это как-то обременительно и нерадостно.

— Нет, — Накадзима решительно замотал головой.

— Что же тогда? — уточнила я.

— Это просто неизбежно. Я не смогу жить с другим человеком. Только с тобой. А жить постоянно одному мне уже опротивело. Мне надоело спать в одиночестве, зажав мотиами под мышкой. Теперь, когда я расстался с прежней одинокой жизнью, я уже не смогу к ней вернуться.

— Как-то это неинтересно, когда все вот так однозначно, — сказала я. — Париж? Почему бы и нет. Можно попробовать поехать туда. Но я сейчас увлечена работой...

— Но ведь ты пока не определилась со следующим заказом? — не унимался Накадзима.

— Да, есть несколько предложений, но пока только разговоры. Похоже, ничего срочного.

— Ну вот видишь. Это же здорово! В таком случае что тебя сейчас заставляет непременно оставаться в Японии в этом возрасте и на этом этапе жизни? — спросил Накадзима.

Очевидно, он прав. Не то чтобы меня так уж интересовал Париж, но когда прежде мне довелось побывать там вместе с мамой, я смогла посетить Лувр всего на час, а мне так хотелось бы изучить его вдоль и поперек, потратив на это несколько дней. Да и Версаль я еще не видела.

Что более всего очевидно, так это то, что мамы больше нет, и потому сейчас у меня действительно отсутствуют веские причины оставаться в Японии.

При мысли об этом мне стало немного тоскливо.

Если бы только мама была жива. Я хотела, чтобы она отговорила меня, мол, заграница так далеко, и мы не сможем видеться. Хотела услышать голос, который бы сказал мне все это. Однако теперь это невозможно.

— Да, пожалуй, так...

— Такой взгляд на вещи, как у тебя, свойственен людям, которые думают, что их дом всегда должен оставаться в одном и том же месте...

Накадзима произнес эти слова так, словно вынес мне страшный приговор, и замолчал. Это молчание словно говорило о том, что ему больше нечего сказать, да он и не хочет. В последнее время я успела привыкнуть к такой его манере. Нельзя сказать, что детально его изучила, но в общем и целом понимать научилась.

Через какое то время Накадзима снова заговорил:

— Гораздо лучше делить на двоих плату за жилье, за питание. Если ты за что-то не сможешь заплатить, я, как зачинщик, возьму это на себя, — заверил Накадзима.

— Зачинщик... давненько я не слышала этого слова, — неожиданно и нелепо вырвалось у меня. Затем я продолжила: — Что ж, мама оставила мне кое-какие деньги в наследство. Думаю, этого хватит. Да и папа, пожалуй, всячески поможет.

Накадзима кивнул и добавил;

— Послушай, ведь то заведение, которым владела твоя мама, после ее смерти осталось отцу, не так ли? И получить от папы немного денег — это вполне естественное твое право. Бывают случаи, когда, принимая от другого человека разумную помощь, мы тем самым проявляем свою любовь.

И в этом он тоже был прав. Я же по возможности всегда старалась избавиться от подобной мысли.

— Тихиро-сан, не пойми превратно, но ты чересчур легкомысленно относишься к деньгам.

Мне стало весело оттого, что Накадзима учит меня жизни, и я улыбнулась.

В последнее время откуда-то из глубины его сущности стали постепенно выходить наружу фразы и слова, в которых он был настоящим Накадзимой. Меня это радовало.

Для этого я была готова сделать все что угодно.

Я подумала о том, что можно даже согласиться на встречу с папой и улыбнуться ему.

______________

Однажды после обеда ко мне подбежали ставший мне близким другом E-тян и его подружка Мики-тян. Они протянули мне пакетик с едой. Там были рисовые крекеры, картофельные чипсы и шоколад.

— Ну, теперь, когда я уже почти все раскрасила, надеюсь, обезьянки больше не похожи на призраков? — спросила я.

Картина была практически завершена, и я каждый день внимательно рассматривала ее и местами добавляла цвета или что-то подправляла, чтобы достичь полного баланса красок. На этом этапе все наконец сходится и сливается воедино в придуманном тобою отдельном мирке.

— Они все еще призраки, какие-то грустные м одинокие, — ответил E-тян.

— Не говори так, мне страшно, — сказала Мики-тян. — Я не люблю призраков.

— Даже обезьянок? — задала вопрос я.

Про себя подумала о том, неужели вопреки всем краскам и цветам печаль и одиночество этих созданий все равно проявятся в картине.

— Да.

— Это озеро я никогда не видел в реальности, — сказал E-тян.

— А я видела! Это Асиноко, — заявила Мики-тян.

Я слушала их, думая о том, какой оригинальный разговор получается. А еще о том, что мои обезьяны по-прежнему напоминают призраков. Дети видят в них что-то такое, что отличает их от других обезьян. Однако раз моя картина передает подобные чувства, возможно, она не так уже и плоха?..

Потом мои юные друзья завели разговор о телевидении, а я продолжила раскрашивать. Да, они, несомненно, мешали и отвлекали меня от работы, но ведь это и было счастьем.

Обернувшись, я увидела, как эта парочка, сидя на корточках, щебечет, поедая принесенные ими же сладости, а заодно и мандзю[10], которые еще раньше дала мне Саюри. Я же, попивая горячий травяной чай из термоса, вслушивалась в эту незатейливую детскую болтовню и старалась уловить в ней какие-либо свежие нотки и яркие краски, чтобы привнести их в мою картину.