Читать книгу "Венеция - это рыба - Тициано Скарпа"

Не буду рассказывать о той Венеции, которая у всех на устах. Площадь Сан-Марко похожа на площадь Пале-Рояль, фасад ее собора напоминает картонный фасад кафешантана, но ничего нельзя представить себе более безупречно прекрасного, чем внутренность этой церкви. Обворожительная гармония линий и тонов, тускло мерцающие среди строгого мрамора старинные золотые мозаики, изумительные пропорции сводов и глубинных частей церкви, божественная соразмерность целого, спокойно льющийся свет, благоговейно озаряющий колонны, невыразимое ощущение, которое глаз подсказывает душе, — все это делает собор св. Марка неподражаемым образцом законченного совершенства.

Но, созерцая этот бесподобный шедевр византийского искусства, поневоле задумаешься и сравнишь его с другим религиозным сооружением, также непревзойденным и столь отличным от св. Марка: это построенный среди серых волн северного моря памятник готической архитектуры, та ювелирно обработанная гранитная громада, которая одиноко высится в огромном заливе горы св. Михаила.

В чем Венеция безусловно не знает себе равных — это в живописи. Венеция была родиной, матерью нескольких первоклассных мастеров, с которыми можно ознакомиться как следует только в ее музеях, церквах и дворцах. Тициан, Паоло Веронезе раскрываются в подлинном блеске своего гения лишь в Венеции. Эти художники осенены славой во всем ее могуществе и размахе. Но есть другие, незаслуженно малоизвестные во Франции, хотя они почти не уступают упомянутым мастерам: таковы Карпаччо и особенно Тьеполо, величайший из мастеров стенной росписи — прежних, современных и будущих. Никто не умел, как он, раскинуть по стене тонкие линии человеческого тела, чувственно обольстительные оттенки красок, все то очарование, каким облекает природу своеобразное волшебство искусства. Элегантный и кокетливый, как Ватто или Буше, Тьеполо особенно отличается изумительной и неотразимой силой воздействия. Вы можете восхищаться другими больше, чем им, но то будет восхищение рассудочное, — никто не может вас захватить так, как Тьеполо. Изобретательность его композиций, неожиданность рисунка, разнообразие орнамента, не тускнеющая, неповторимая свежесть его колорита невольно рождают в нас желание вечно жить под одним из этих бесподобных сводов, украшенных его рукой.

Быть может, самое восхитительное из того, что оставил этот великий художник, находится в полуразрушенном дворце Лаббиа. Тьеполо расписал в этом дворце целый огромный зал. Все в этом зале принадлежит его кисти: роспись потолка, стен, обстановки и архитектурных украшений. Сюжет — история Клеопатры, но венецианской Клеопатры XVIII века — занимает четыре стены зала, выходит через двери, развертывается под мраморными сводами, за написанными художником колоннами. Действующие лица сидят на карнизах, опираясь локтями и ногами на орнамент; они населяют зал своей очаровательной и пестрой толпой.

Говорят, дворец, в котором находится этот шедевр, продается! Как бы хорошо в нем жилось!

Камни-убийцы

Д-р Хоффман. Первое самоубийство совершено в пятницу пятнадцатого апреля, между четырьмя и шестью утра.

Инспектор. Во всяком случае, таково заключение судебно-медицинской экспертизы.

Д-р Хоффман. Патологоанатомы соврут — не дорого возьмут. Мы что, решили сразу поносить ваших коллег, инспектор?

Инспектор. Вот еще. Я полагаю, что и вы теперь мой коллега… И сдается, останетесь им надолго, учитывая всю необычность этого дела.

Д-р Хоффман. Я бы сказал, всех этих дел.

Инспектор. Хм… Остановимся пока на этом.

Д-р Хоффман. Самоубийца повесился на одной из фасадных статуй церкви дельи Скальци.

Инспектор. Ее только отреставрировали.

Д-р Хоффман. Леса сняли за два дня до случившегося. На очистку почерневшего камня ушли годы. Кропотливая работа. Понадобилось укреплять опорные конструкции. В конечном счете барочный храм вновь обрел былое великолепие.

Инспектор. Прямо дух захватывает.

Д-р Хоффман. Это первый памятник, который видят туристы при выходе из здания вокзала. Они волей-неволей проходят мимо, едва ступив в город.

Инспектор. Так или иначе труп висел на веревке, привязанной к шее святого.

Д-р Хоффман. Как воплощение несостоятельности человека, привязанного к идеальному образу. Труп смертного висит на незыблемой статуе святого!

Инспектор. Значит, по вашей версии…

Д-р Хоффман. По моей версии и способ самоубийства — повешение, и место — у самого порога Венеции, переступив который люди попадают в город, содержат в себе вполне определенное послание.

Инспектор. "Налог на красоту в виде страха. Взимается с приезжих в Венецию" — так вы написали.

Д-р Хоффман. Все верно. А вы еще дотошнее моих учеников. Помните слово в слово сделанные мной выводы.

Инспектор. Тут мы переходим ко второму делу…

Д-р Хоффман. В моем понимании, второе дело содержит в себе еще более сложный набор символов. Самоубийство — это, как известно, способ передачи информации.

Инспектор. Даже когда самоубийца не оставляет записки?

Д-р Хоффман. Разумеется. Самоуничтожение и есть последнее слово самоубийцы, которое он не сумел сказать иначе. Кажется, что покончить с собой гораздо легче, чем высказать страшную правду о своем состоянии.

Инспектор. На этот раз самоубийца приковал себя за лодыжки и запястья к причальной свае на Большом канале.

Д-р Хоффман. Да, в ночь на девятое мая. Скорее всего, он дождался, когда прилив накроет его полностью, и таким образом утопился. Ужасная смерть!

Инспектор. И весьма экстравагантная.

Д-р Хоффман. Не думаю, что с нашей стороны уместен цинизм в отношении несчастных покойников.

Инспектор. Валите все на меня. Простите, я полагал, что бесстрастному ученому будет любопытно дать оценку самым жестоким сторонам жизни.

Д-р Хоффман. У вас устаревшие представления об ученых. Хотя сейчас речь не обо мне. Вернемся ко второму бедняге. Заметьте, эта причальная свая находится…

Инспектор. …у пристани Ка' д'Оро — Золотого дома. Этот памятник тоже недавно отреставрировали.

Д-р Хоффман. Я сейчас вспомнил об одном моем старом пациенте. Кстати, тоже венецианце. Покончил с собой при аналогичных обстоятельствах несколько лет назад.

Инспектор. Вы хорошо его знали?

Д-р Хоффман. Можно сказать, что я вовсе его не знал. Он начал у меня лечиться за три дня до гибели.