Читать книгу "Забытый человек - Дарья Бобылева"

Бабушка метнулась к столу и сильно шлепнула Владю по губам:

– Бессовестный! Никого тебе не жалко! Мать родная заболеет – и ее не пожалеешь! Только себя и любишь, выморочный! Был бы дед жив, он бы тебе всыпал!

Нижняя губа поцарапалась о зуб и сразу вспухла. Пунцовый Владя, не поднимая глаз, водил ложкой в борще. В горле упругим шариком застряла обида, а слезы почему-то никак не шли, и обида сохла, жглась. Врет, врет бабушка про деду, он бы никогда не всыпал. И это слово «выморочный» – грубое, злое, старое, откуда оно вообще, и что это значит, и почему от него так обидно, что хочется даже не плакать, а рычать…

Бабушка подняла кастрюлю с бурлящим борщом, чтобы убрать ее с конфорки, переступила с ноги на ногу, и под пятку ей ловко прыгнул красный мячик. Она как-то по-балетному взлетела над полом – совсем невысоко, правда, – кастрюля опрокинулась, и весь дымящийся жгучий суп с золотыми плевочками жира выплеснулся бабушке на живот и на ноги. И на руки тоже попало, потому что борща было много – на три дня.

Бабушка не упала, а неуклюже села на пол и с визгливым воем заплакала. Она здорово обожглась – на порозовевшей глянцевитой коже сразу начали вспухать пузыри. К халату прилипли колечки лука, куски картошки и моркови. Борщ капал с бабушки на линолеум, а она так скомкала белое лицо, так жалобно тянула бесконечное «о-ой, Го-о-осподи-и», что задыхающийся от сочувствия Владя подскочил к ней и предложил единственное, что пришло в голову:

– Давай я подую!

– Уйди! – зарычала бабушка и оттолкнула Владю липкой горячей рукой. – У-уйди, гаденыш! Ой, Го-о-осподи-и… – снова затянула она по-деревенски тоскливо, но Владя ее уже не жалел.

«Догадалась, что это я бабайку попросил!» – вспыхнуло у него в голове.

Он вдруг испугался, что бабушка умирает и ему сейчас придется бежать на улицу, звонить по таксофону в «скорую». Ведь он совсем не хотел, чтобы она умерла, и чтобы его потом ругали, что это из-за него, он злой, все не так делает и дедушку не любил… А бабушку было уже совсем не жалко, и в «скорой» чужие люди, говорить с которыми по телефону Владя стеснялся до судорог в ногах.

И тут в замке заскрежетал ключ – мама вернулась. Владя облегченно выдохнул, и на этом выдохе, вспомнив вдруг «гаденыша» и как бабушка оттолкнула его, жалеющего, выпалил:

– Так тебе и надо!

И, сопровождаемый взрослыми и неожиданными бабушкиными ругательствами, убежал в бывший кабинет.

Мама плакала, поливала бабушку холодной водой, все пыталась снять с нее халат, но уже пришедшая в себя бабушка не давала ей расстегивать пуговицы и требовала «скорую». Бабушка тоже плакала и повторяла, что это Владя виноват, бросил ей под ноги какой-то мячик, когда она с кастрюлей стояла. Мама непонимающе мотала головой: она привыкла, что у бабушки с внуком отношения, мягко говоря, так себе. Но не мог, не мог Владя сделать это нарочно, да еще и сказать «так тебе и надо», он же нормальный ребенок. Просто неудачно сложилось, в этом доме все часто складывается неудачно…

Мама проверила телефон, с облегчением услышала гудки и вызвала «скорую». Люди в мешковатой форме погрохотали в прихожей громкими чужими сапогами, сердито опросили пострадавшую и увезли бабушку вместе с мамой. Владю мама в больницу не взяла – там инфекции. Велела заняться пока уроками, ничего не включать, на залитую борщом кухню не ходить и дверь никому не открывать.

Владя долго сидел на диване, слушал, как колотится где-то в горле сердце, покусывал и слюнявил свои холодные соленые пальцы. А если бабушка нажалуется на него милиции? И милиция отберет бабайку, которая защищает его как умеет и всегда им довольна. Может, бабайка и не очень добрая, может, так вообще у них, у бабаек, положено, но ведь он с ней дружит, как с дедой. И деда был строгий, Владя слышал пару раз, как бабушка шипела на него: «Злющ-щий…».

Пусть бабушка молчит, пусть ничего им не скажет, пусть лучше совсем… Владя вытянулся, испуганно зажал себе рот, хотя вслух ничего не говорил. Нет-нет, желать кому-то смерти плохо, так нельзя, бабушка тоже хочет жить, пусть она не умирает, и так обожглась сильно. Пусть недовольная, ворчливая, кислолицая, всем жалуется, называет Владю выморочным и гаденышем – пусть она живет.

– Пусть бабушка живет, – сказал Владя громко.

По зеркалу пробежала рябь, выкатился из-под дивана самостоятельный красный мячик. Со стола, тихо прошуршав, ссыпалась колода карт. Сверху был распяленный в улыбке джокер с бубенчиками.

– Вот, давай в карты лучше играть.

Сначала карты в пасьянсе шли как следует, и даже удачно, Владя ежился от удовольствия, чувствуя, что сейчас все сложится. А потом закружились короли, одутловатые, как дяди-алкоголики во дворе, и их восточные жены, и хитрые валеты, и безликие десятки, семерки, и джокер опять пришел… А Владя уже был на даче – раньше, до школы, мама с папой снимали дачу, специально для него – вот какой он был избалованный, каждое лето первую клубнику ел. Мама чистит рыбу, и вся ее кожа сияет налипшей чешуей, а вокруг резвится бабайка, цветы и крапива волнуются там, где она пробегает, она уже почти проявилась, и Владю удивляет, как много человечьего в ее полузнакомой мордочке с прозрачными глазами. Бабайка ластится к маме, от нее пахнет ландышевым детским мылом, она хочет рыбки, а мама и сама уже ворочает под столом тяжелым, серебряным, нежно-склизким…

– У мамы хвост! – восторженно завопил Владя и проснулся.

Мама сидела на полу рядом с ним, обычная, без хвоста, вся взъерошенная и взволнованная.

– У тети Маши нога в двух местах сломана, – говорила она. – Бабушка сильно обожглась, ее в больнице пока оставили.

Ветер перевернул страницу лежавшего возле Влади фотоальбома, вынырнул из вечности неизвестный дядюшка, при бороде и усах. Рядом под пыльным закатным лучом перемигивались три сестры, цыганистые, с лентами, гребнями и даже подвесками в ассирийских кудрях.

– Ты правда бабушке мячик под ноги кинул? – чуть повысила голос мама.

Владя честно покачал головой. Ведь это была бабайкина игрушка, которая путешествовала по дому сама по себе.

– А что сказал «так тебе и надо» – правда? – смотреть маме в глаза было горячо.

– Она сказала, что я – выморочный, – наябедничал вдруг Владя.

– А ты?

– И что я только себя люблю. И… и деду никогда не любил… – набряк слезами Владя.

– А ты, ты что сказал?

– А я сказал, что так ей и надо!

Мама замахнулась на Владю беспомощной мягкой рукой (как он мог, откуда злоба такая на мамочку, на мамочку мою, родную…), в темноте под кроватью глухо зарычало, вспыхнули светящимся туманом два глаза. Владя поймал медленную мамину руку и тихо сказал:

– Мам, ты меня лучше не трогай. Я теперь страшный.

Мама вслед за рукой обмякла вся – от дурацкой детской угрозы. В голове все вертелось «Мой ведь, мой, какой хороший, понятный был мальчик…» Мама посидела немного, глядя в одну точку, и с трудом поднялась на ноги.