Читать книгу "Женщины Никто - Маша Царева"

— Но почему? Он что, уехал обратно в Америку?

— Да нет, он вообще‑то до сих пор живет в Москве… И у нас куча общих знакомых. Настолько много, что я всегда в курсе того, чем он занимается. Сейчас заканчивает съемки фильма и нового ассистента ищет. Говорят, с ассистентами ему не везет.

— Я бы на твоем месте устроилась бы к нему ассистентом, — вдруг задумчиво сказала Анюта. — Понаблюдала бы за ним со стороны. Сделала бы какие‑то выводы. А потом… Потом, может быть, выждала бы подходящий момент и поговорила бы напрямую.

Полина даже рассмеялась от такой наивной непосредственности. Как же просто все у таких, как Анюта!

— Это невозможно, — она резко оборвала смех. Как будто бы андроида переключили на другую программу. — Как ты себе это представляешь? С чего это мне работать ассистентом у кого‑то? Да я вообще никогда не работала, я не смогу. Тем более у Роберта. Видеть его каждый день, находиться с ним в одной комнате. А у него новая жизнь, новая женщина, может быть, и не одна.

— Вот именно! Ты смогла бы посмотреть на все это со стороны. Понимаешь, Полина, ты пытаешься поставить точку там, где на самом деле стоит запятая.

— Знаешь что! — разозлилась Поля. — Нашелся тут доморощенный психолог! Тоже мне, умная! А сама‑то, сама! Если я пытаюсь поставить точку вместо запятой, то ты, наоборот, ставишь запятую вместо точки!

— В смысле? — захлопала ресницами Анюта.

— В прямом смысле. Пытаешься сделать вид, что у тебя с твоим Васенькой все еще есть отношения. А их нет, нет давно. Все, что тебе нужно сделать, — забыть его, привести себя в порядок и найти нового мужика!

— Ты с ума сошла, — горячая краснота разлилась по Нютиному лицу. Она даже немного протрезвела. Как она может такое говорить?! — Зачем мне другой мужик? Я никогда не смогла бы с другим…

— Хочешь сказать, что у тебя больше никого, кроме мужа, не было? — округлила глаза Полина.

— Почти, — тихо призналась Нюта. — Была связь, когда мы уже расстались с Васей… Я пыталась… Но это неважно все. Вот.

Они еще посидели молча. Полина смотрела в окно — на снежинки, вальсирующие в оранжевой ауре тусклого фонаря. Анюта наблюдала за тенями на стене. Потом кто‑то из них неуверенно сказал:

— Это безумная идея, но… Что, если нам все‑таки попробовать?

— Я помогу тебе начать новую жизнь, а сама… Сама попробую поговорить с Робертом, — Полина все же не верила, что она действительно это говорит.

— Не просто поговоришь, а понаблюдаешь за ним со стороны, — серьезно поправила Анюта. — Это важно. Мне почему‑то кажется, это должно сработать. Знаешь, моя мама библиотекарь. И я тоже собиралась библиотекарем стать. Пусть у меня нет высшего образования, но я прочитала столько книг. У меня, можно сказать, и жизни своей никогда не было. Но если все эти книги считать моей жизнью, то опыт огромный. Я уверена, уверена почти на сто процентов в том, что тебе говорю. А если ты почувствуешь, что все невыносимо, ты всегда можешь уволиться, уйти.

— Я даже не верю, что всерьез это с тобой обсуждаю, — усмехнулась Поля. — Что ж, может быть, ты и правда мой новый ангел‑хранитель. И кое‑что разумное в твоих словах есть. Может быть, со стороны тебе виднее. И я его смогу увидеть еще раз. Черт, а он увидит меня, и… Нет, об этом лучше вообще не думать. Ладно, а я помогу тебе, — вдруг без перехода сказала она.

— Поможешь? — улыбнулась Нюта. — Сделаешь мне лоботомию ножом для резки пиццы?

— Помогу начать тебе новую жизнь, балда. У меня есть знакомая, хозяйка самого лучшего в Москве брачного агентства. Так вот, она может устроить тебе пару свиданий. Только сначала, конечно, придется тебя в порядок привести.

Байка о женщине-никто по имени Варвара

Она не любила ходить той дорогой, особенно по ночам. Первобытный страх смерти и скрывающихся за ней неведомых глубин превалировал над здравым смыслом.

Ей было под сорок, и она многое повидала. Два несчастливых брака, двенадцать выкидышей и один‑единственный сын, родившийся недоношенным, любимый, взлелеянный, оберегаемый и как‑то незаметно превратившийся в безнадежного эгоиста. Последние десять лет работала в одном и том же офисе, за одним и тем же столом, последние десять лет ее вечера словно были отксерокопированы с одного‑единственного скучного вечера. Она была атеисткой, воспитанной железной рукой партийной матери, и никогда не задумывалась о магии, эзотерике, боге. И все‑таки…

…Она непроизвольно ускоряла шаг, когда шла по тропинке вдоль кладбища, и отворачивалась, стараясь не смотреть на присыпанные увядшими цветами холмики могил, неподвижные кресты, темные памятники со скорбными лицами и молитвенно сложенными ладонями. Откуда взялась эта странная фобия? Когда это началось? Она и сама не знала.

Но отчего‑то ей все казалось, что стоит повернуть голову и нечаянно замедлить шаг, как она услышит мерное чавканье и леденящее кровь утробное урчание, и затихающие слабые стоны, и монотонный вой, а потом вязкая темнота вдруг превратится в нечто осязаемое, набросится на нее исподтишка, душно навалится всей своей смрадной тяжестью.

В тот вечер ей пришлось задержаться на работе. Увязнув в отчетах, схемах и графиках, она не заметила, как угасающее красное солнце уступило место анемичной надкушенной луне. А когда поняла, заторопилась, засобиралась, расстроилась. Как назло, отменили ее электричку. Два часа она просидела на платформе, на пыльной лавочке, ела курагу из пакетика и бездумно читала дамский роман. Жутко неудобно жить в пригороде.

Она вышла из электрички за полночь. Нерешительно потопталась на пустом перроне. Некому было позвонить, чтобы встретили или хотя бы приободрили немножко, уверенным веселым голосом сказали, что ее страхи и яйца выеденного не стоят.

Но делать было нечего — поправив старомодную сумку на плече, она глубоко вдохнула и, раздвинув придорожные кусты, решительно пошла вперед. Как всегда, шла быстро, смотрела под ноги, что‑то напевала себе под нос. И когда чертова тропинка уже почти перешла в освещенную грейдерную дорогу, когда пугающее кладбище оставалось позади, она вдруг услышала этот звук.

Будто бы кто‑то плакал в темноте — тихо, безутешно, всхлипывая и подвывая. Голос был высоким и тоненьким, будто бы детским. В первый момент она так и решила — ребенок потерялся, за‑игрался допоздна на площадке, потом пошел домой, да заплутал в кустах, вышел не на ту дорогу.

— Где ты, маленький? — позвала она. — Идем, я отведу тебя домой!

Никто ей не ответил. Плач не затихал, и доносился он — теперь она поняла это наверняка — с кладбища. Она машинально перекрестилась, хоть в бога никогда и не верила. Горячая волна мурашек хлынула вниз по позвоночному столбу, ноги словно налились свинцом и вросли в землю, она бы и рада была убежать, да только почему‑то не было сил. Закричать тоже не получилось. Она старалась, раскрывала рот, напрягала голосовые связки, но только невнятный хрип вырвался из ее накрашенных дешевой помадой губ. Тем временем глаза привыкли к темноте, и она увидела то, что предпочла бы никогда не видеть.