Читать книгу "Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - Елена Павлова"

Судя по всему, со стороны автобусного парка эта история вызвала ничуть не меньше сочувствия, понимания и покровительственной нежности, чем с нашей, потому что с тех пор Мареку каждый день уступали наш маршрут, причем именно тот, что останавливается у клиники ровно в пять. Каждый день в это время, нетерпеливо притопывая ножкой, автобус на остановке поджидала Габи. С нашей стороны нежность и сочувствие проявлялись тем, что все старательно кучковались на задней площадке и делали вид, что их страшно интересует вид из окон, беседа о погоде или, на худой конец, грязные разводы на полу. Кроме того, в автобусе резко повысилось количество увлеченно читающих людей – просто какая-то изба-читальня на выезде, причем ничто не могло заставить деликатных пассажиров оторвать взгляд от книги, а протискивались на заднюю площадку и выходили с нее тоже сосредоточенно читая.

Спереди оставались только непосвященные, “случайные” люди, которые, впрочем, тоже через пару остановок начинали вдруг проявлять повышенный интерес к заоконному пейзажу, а то и вовсе, весело перемигиваясь с остальными, перебирались на заднюю площадку, чтобы уткнуться через плечо в чью-нибудь книгу. А счастливая пара, ничего не замечая, оставалась ворковать, он – вполоборота за рулем, она – что-то чертя пальцем по белому облаку, остающемуся от ее дыхания на водительском стекле, к которому нельзя прислоняться.

Третий персонаж пасторали был тоже практически неизменным, хоть и несколько неожиданным: пан Профессор Прохазка. Еще в самом начале романа пан Профессор, наслышанный о происходящем, как-то раз вошел в тот самый автобус. Деликатность боролась в нем несколько секунд с застарелым артритом, который требовал немедленно сесть, и любопытством, которое требовало пищи. И тогда пан Профессор сел на самое переднее сиденье и со словами: “Воркуйте, дети мои, я глухой!” – демонстративно вынул из уха слуховой аппарат.

Так что если в каждой истории любви должна фигурировать какая-нибудь птица, чтобы осенять крылами и все такое, то этим ребятам достался не дурацкий белый голубь, а старый мудрый глуховатый ворон, пусть и в странном человеческом обличье.

Впрочем, пан Профессор Прохазка не был бы Профессором Прохазкой, если бы не обеспечил себе приток информации по интересующему его вопросу: он всегда устраивался так, что в водительском зеркале заднего вида благодаря мощным очкам отлично видел лица обоих влюбленных и легко читал по губам (все-таки не первый год глух наш профессор) все их разговоры, лишь в самые деликатные моменты отворачиваясь к окну или прикрывая свои черепашьи глаза. Поэтому никто даже не удивился, когда в лаборатории раздался звонок, и профессор Прохазка сказал Доктору К. растроганно подрагивающим голосом:

– Мальчик мой, тут такое дело, я только что из автобуса, там Марек Габи предложение сделал, начинайте собирать деньги на серебряные ложки. Только не говори никому, они решили не афишировать.

Надо ли говорить, что молодые были крайне изумлены, когда однажды утром в автобус ввалилась толпа с шарами, цветами и подарком. А уж как удивлялись утренние пассажиры! Профессор Прохазка, кстати, и стал крестным отцом первенца Габи и Марека, и, по слухам, он уже преследует едва научившееся ползать совершенно рыжее дитя сказками из жизни своих любимых золотистых стафилококков.

Третий водитель этого пылесоса под названием “наш автобус”, лопоухий крепыш Янек, не поступивший после школы в институт по каким-то грустным семейным обстоятельствам – кажется, у него кто-то тяжело болел – и вынужденный зарабатывать себе на жизнь вождением автобуса, продержался у нас не очень долго, до следующего учебного года, потому что заразился. Заразился в самом лучшем смысле этого слова. Как-то, месяца за три до начала вступительных экзаменов в высшие учебные заведения, доктор Славик вошел в автобус, решительно проследовал от задних дверей вперед и, привалившись к водительскому стеклу, в свойственной ему бесцеремонной манере сказал:

– Ну и чего? Ты кем быть-то собираешься? Ты же умный парень, по ушам видно, не всю же жизнь за рулем куковать. Ты поступать-то куда-нибудь думаешь?

– Думаю, – робея, признался Янек и от растерянности забыл закрыть одну дверь, так что из нее чуть не выпала какая-то старая пани, в последний момент подхваченная внимательно прислушивавшимся к разговору Доктором К.

– Думаю, думаю, – передразнил Доктор Славик, – чего думать, тут действовать надо! Небось в инженеры собрался, – после секундной паузы заметил он с легкой брезгливостью.

– Не-а, – мотнул Янек головой, и уши его запылали пуще прежнего.

– Что, в экономисты? – уже с нескрываемым отвращением молвил Доктор Славик.

– Нет, – сказал Янек и, затормозив машину у следующей остановки, собравшись с духом, обернулся к доктору Славику, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Я как вы хочу! – выпалил он. – Врачом!

– Чего? – возопил доктор Славик так, что все присутствовавшие в салоне сильно подались вперед. – Да ты хоть понимаешь, что это шесть лет в институте не поднимая головы, а потом годы и годы адской работы?! Ты понимаешь, что у тебя не будет ни личной жизни, ни даже выходных, чтобы дух перевести? – и после секундной паузы привел самый убийственный, на его взгляд, аргумент: – В меде иногда даже поесть некогда, будешь голодный сидеть над анатомией пищеварительного тракта!

– Ну и что, – тихо, но твердо сказал Янек. – Я решил уже и даже на экзамен уже записался, вот, – и он достал из нагрудного кармана потрепанный конверт, в котором лежала официальная бумага, оповещающая, что через три месяца такого-то числа там-то и там-то состоятся вступительные экзамены на первый медицинский факультет Карлова университета, и пана Я. Кубичка ждут на оном экзамене с нетерпением.

Доктор Славик повертел конверт в руках, поднес к глазам, потом отодвинул как можно дальше и внимательно рассмотрел бумагу. Потом смущенно кашлянул:

– Тут вот какое дело, я думал, ты сам не решишься, – и он достал из кармана точно такой же конверт, – ну и подал заявление от твоего имени. По ушам же видно, что ты наш человек, – немного виновато пояснил он (и это был первый и последний раз, когда шумного Доктора Славика видели с виноватым выражением лица). Янек облегченно вздохнул и заулыбался, и весь автобус вторил ему.

Но гармония длилась недолго: буквально на следующий день доктор Славик появился в автобусе с тощим молодым человеком в очках на одной дужке, к которой был вокруг головы привязан шнурок, заменяющий вторую дужку.

– Вот, – Доктор Славик гордо хлопнул новичка по плечу, – вот! – и торжествующе обвел взглядом автобус, – пан Профессор Петржелка, прошу любить и жаловать!

Пан Профессор вертел головой на тонкой шее, хлопал глазами с крайне изумленным видом и комкал в руках шарф. Автобус мгновенно разделился на тех, кто ничего не понял, и тех, кто восхитился. Потому что пан Профессор Петржелка был на тот момент самым молодым профессором и самым многообещающим ученым на кафедре химии, живой, можно сказать, легендой (сейчас, он, кажется, работает в Торонто над каким-то полусекретным проектом).