Читать книгу "Венгерская рапсодия - Кэй Джейби"

Я это знаю еще до того, как произнести, но почему-то не могу удержаться. Я даже не пытаюсь воспользоваться этим новым: «Арти может идти на хрен». Слова просто срываются с губ, как бы рефлекторно.

Грубый, грубый рефлекс в ответ на заверения Люси, что она была бы счастлива, если б обаятельная кинозвезда недели читала ей хотя бы телефонную книгу.

– Он мог бы ее и мне почитать, – а потом доктор ударяет по коленке маленьким молоточком, и срабатывает рефлекс, – пока он ее читает мне прямо в вагину.

Честное слово, я даже не знаю, зачем вообще употребила слово вагина. Кроме того, между ног было куда безопаснее. Или даже киска… киска прозвучало бы куда приятнее, потому что неоднозначно.

А с вагиной уже никуда не спрячешься. Очень грубо и прямолинейно, и хотя от моих слов Люси фыркнула, а Джеймс закусил кулак, словно я худший человек на свете, это никак не ослабляло мрачного ощущения наличия между нами стены.

Она вырастала еще на 10 000 футов каждый раз, как я говорила что-то хоть немного неприличное.

– Я бы позволила ему читать телефонную книгу в мою штучку всю ночь, – так говорит Люси, потому что она милая; милая и хорошая, она не употребляет слово вагина.

А я – да.

– Я бы сказала, чтобы он не спешил с особенно сложными именами. Знаешь, возможно, он бы произнес их по буквам моему клитору.

– Мэллори, – говорит Люси, но она говорит это совсем не так, как глаза Арти, она посмеивается, и по ее губам можно прочитать я тоже.

– Что? Мой клитор правда глупый. Ему нужно полное и серьезное образование по вопросу произнесения некоторых невозможно длинных имен, особенно тех, в которых много Л. С Л – самые большие проблемы.

– Лично у меня большие проблемы с О, – говорит Джеймс и тянется за чипсами.

Ну, конечно, я заметила, как он по пути провел по руке Люси, но в этом нет ничего странного. Я имею в виду, что Люси сидит на полу прямо перед ним, и чипсы лежат почти у нее на коленях. Это ведь совсем невинно, не так ли?

– О? – переспрашивает Люси и морщит свое милое личико.

Ну, разумеется. Она как добрый, чистый ангел, посланный с небес. А я дьявол, который должен ей все объяснить.

– Он имеет в виду… знаешь, – говорю я, а потом я выдаю нечто похуже, чем весь этот разговор про вылизывание клитора буквами, и делаю это, не взглянув на Арти.

Я не могу смотреть на Арти. Между нами стена, не забыли?

Так что, в самом деле, нет ничего такого в том, что я изображаю, как делаю кому-то минет. Он меня не видит, когда я как можно непристойнее оттопыриваю языком щеку. Вообще-то это настолько непристойно, что Люси в жар бросает, она заливается румянцем и отворачивается, хотя, возможно, она будет бесконечно рада проделать нечто подобное с Джеймсом. Если он все сделает правильно.

– А как на всем понятном языке изобразить второе действие, про которое ты говорила? – спрашивает Джеймс, и его взгляд словно говорит: «Продолжай, продолжай. Ты практически обеспечила мне секс своими жестами».

Разумеется, я практически обеспечила себе сожжение на костре на радость всей деревне, но что ж поделать.

– Ты об этом? – спрашиваю я, потом расставляю два пальца и просовываю между ними язык…

– Пойду в постель.

Он произносит это так внезапно, что я делаю именно то, на что, как мне казалось, была неспособна. Невозможно сдержаться, это как коленный рефлекс, как острая необходимость быть собой и говорить то, что хочется. Сначала это случается, и только потом он говорит, словно нож, входящий под кожу.

Я смотрю на него. Я смотрю на него и вижу, как его иногда такие мягкие губы вытягиваются в одну напряженную линию, этот непостижимый взгляд, охватывающий все, кроме меня. Он весь такой колючий, почти как будто… осунувшийся, до такой степени, что я уже не чувствую того, что хотела бы. Я не испытываю злости, что он настолько меня не переносит.

Вместо этого я испытываю чувство вины. И хоть я и ненавижу себя за это, но во мне просыпается язвительное самодовольство: я все-таки заставила его чувствовать себя настолько неловко. Я настолько несносная и грубая, что он не знает, как с этим быть. Он даже сказать ничего не может, не может даже нормально, с внешним достоинством выйти из комнаты.

Он просто сбегает отсюда, оставляя Джеймса убирать мусор.

– Это не из-за тебя, – говорит он, когда Арти скрылся за дверью.

Но так все говорят, разве нет? Проблема не в тебе, а во мне. Это не из-за тебя, это из-за него, из-за него, это потому что он ничтожество и урод, и далее по списку – все, что может сгенерировать мой мозг, чтобы мне было легче. Но когда часы бьют час ночи, а я все еще не сплю, я знаю. Дело не в нем. Дело во мне.

Глава 2

Около 2:32 ночи я решила, что поговорю с ним об этом. То есть я такая, правда ведь? Я болтлива. Я все выговариваю. И, несмотря на то, что большущая, огромная часть меня подозревает, что это в корне неверный подход к человеку, который стесняется поддержать разговор даже о покупке нижнего белья, я все равно рискну.

Жаль только, что я решилась на это в джакузи.

Но это не только моя вина. Это Джеймс придумал засунуть нас туда после длинного, тяжелого дня ничегонеделания, и хотя Арти согласился – хоть и думал, вероятно, что сидеть в одной ванной с другими людьми – все равно что кончать кому-то на лицо, – я знаю, что это ничего не значило.

Не то чтобы он сразу стал Хью Хефнером или вроде того, поскольку согласился залезть в большую ванну с двумя друзьями и злейшим врагом. Он даже не выглядел расслабленным, несмотря на абсолютно восхитительные горячие потоки и открывающийся перед ним вид, который просто…

Я в жизни ничего подобного не видела. Легкий вечерний туман, развешанный на деревьях. Деревья кажутся мохнатыми точками, тянущимися до едва смеркающегося неба. Настоящая красота, свежий, слегка прохладный воздух, а Джеймс и Люси почти, почти целуются. Ничего милее и представить себе нельзя.

Так отчего же он выглядит совсем не мило? Он просто уставился в какую-то невидимую точку, словно эта точка невероятно его раздражает. Он так хмурится, что мне видно глубокую морщину между бровями, конечно, ведь деревья – это такая заноза в заднице. Плавно опускающаяся ночь – это так не к месту.

Боже мой, не удивительно, что у него такая мигрень разыгралась.

Неудивительно, что я запаниковала, когда Джеймс и Люси сказали, что идут сушиться. Я даже проводила Джеймса тревожным взглядом, но от него абсолютно никакой помощи. Он сам подтолкнул меня к этому разговору, пока мы в воде, поцеловав меня в макушку прежде, чем уйти.

Пробормотал еще что-то ободряющее типа все будет хорошо.

Но все совсем не хорошо. Потому что, как только я произнесла эти слова – безопасные слова, вспомогательные слова, типа: