Читать книгу "Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши - Станислав Горский"

Ко мне присоединились Семен Поздняков и Алексей Ларченков. Семен был коренным москвичом, и ему никогда не приходилось иметь дело с животными, но душа не могла выносить просящего мычания животных, и он, подкладывая в кормушки сено, приговаривал: «Ешьте, это вам от нашего российского сердца, может, среди вас есть и наши земляки». Я подумал, а может, и впрямь Семен прав. Ведь сколько добра немцы награбили в наших советских деревнях – не счесть. Алеша Ларченков был до призыва в армию колхозником, он родом из Смоленской области, и для него эта работа была привычным делом.

Временами наш труд прерывался разрывами снарядов, которые немцы посылали не по целям, а, всего вероятнее, по памяти, в надежде поразить нас возле скотника, потому что были уверены в том, что мы обязательно сюда заглянем.

Несколько снарядов упало прямо на площадке двора, но никого не задело. Коровы были внутри и стояли на привязи. После каждого разрыва они в страхе рвались и больно ранили себя цепями, которые были надеты им на шею. Но вот обстрел прекратился, и понемногу животные начали успокаиваться. Наша артиллерия тоже не дремала, и прекращение огня немцами было достигнуто не без участия наших артиллеристов.

Когда стало потише, появились женщины, которые ухаживали за этими скотом. В основном это были польские женщины, но были среди них и русские, угнанные немцами. Даже было несколько женщин, которых немцы вывезли из Голландии. От них мы узнали, что эта ферма принадлежала крупному фашистскому генералу, фамилию которого они не знали, а руководил всеми делами управляющий, который был лютым зверем.

Женщины приступили к дойке и вскоре и нас угостили теплым молоком, от которого мы все отвыкли. Нам казалось блаженством жевать размоченный в молоке солдатский сухарь. Такого вкусного сухаря я больше никогда не пробовал. И не потому, что больше не пришлось, а потому, что сама обстановка того периода делала его вкус неповторимым.

В разгар нашей трапезы приехал майор Зайцев, а с ним Саша. Передовые подразделения ушли уже от этого фольварка вперед. По дороге продвигались артиллеристы и минометчики – поближе к передовым позициям. А нам было предоставлено время пополнить боекомплект и дозаправить горючее. Мы ждали заправщиков, но они почему-то задержались. В ожидании заправщиков проводилась беседа о 27-й годовщине Красной армии. Майор Зайцев подвел итоги боевых действий и поставил перед нами задачи. Потом ответил на многие вопросы, которые нас интересовали.

Самым главным вопросом был вопрос: когда закончится война? Скоро ли немцы капитулируют?

Ответить на такой вопрос было непросто. Конечно, война нам всем осточертела, мы все от нее устали, но одновременно с каждым днем все ощутимее были видны плоды наших стараний на фронте. Не надо быть военным стратегом и политиком, чтобы понять самое главноe – победа наша была близка. Только вот сколько до нее осталось шагов? Каждому из нас очень хотелось дойти до финиша и своими глазами увидеть светлый и радостный день победы. Знали и то, что не каждому суждено дожить до этого дня, но верилось в свою счастливую звезду. Мы знали, что еще кто-то из нас навсегда останется лежать на этой земле, потому что это война. Грустно, но это так. Вот поэтому нас и интересовал этот вопрос – сколько еще она продлится.

Контратаки гитлеровцев становились все ощутимее, они старались сбить нас с занимаемых позиций и нанести наибольший урон нашим наступающим частям. Ясно было, что все это предпринималось с одной целью – остановить продвижение фронта на запад. Таким фланговым ударом спасти безвыходное положение на главном направлении наступления наших войск – на берлинском. И мы по этой причине начали разворачивать свое наступление на север, а немцы стремились к Хойнице.

Утром 23 февраля, еще не забрезжил рассвет, мы «во весь дух», как говорят иногда, выдвигались на танкоопасное направление. Дороги уже развезло, и, используя утреннюю возможность, когда хотя бы не сильно еще раскисло полотно дороги, мы пробирались в указанное место. Моторы натужно гудели, самоходки днищем ползли по дорожному полотну. Как таковой дороги, по существу, уже не было. Пришлось выбрать рядом идущую проселочную дорогу, к тому же там был кустарник, который маскировал наше продвижение. Впереди была пойма, в середине ее протекал довольно широкий ручей. Скорее всего, это была речка.

С большим трудом нашли подходящее место, чтобы перебраться на другую сторону. Левее нас саперы ладили мост, а пехота шла нескончаемым потоком, меся грязь на обочине раскисшей дороги. Мостов не было, какие были – немцы уничтожили. Все это задерживало войска, и требовалось немало времени, чтобы наладить успешное продвижение вперед. Там, где были взорваны мосты и мосточки, как правило, подходы минировались. Не раз и нам приходилось самим, не дожидаясь подхода саперов, разминировать. У нас по этой части наш механик был в известной степени «специалист», как мы иногда его называли. Нередко он делал эту рискованную работу, и мы продолжали движение. В более сложных случаях приходилось искать пути обхода. Лазили по трудным местам, ища места для переправы, и это помогало нам избежать лишних потерь.

Позиции, которые мы себе облюбовали для отражения очередной контратаки немцев, использовать не пришлось. В самом начале она у немцев захлебнулась, натолкнувшись на сильный и хорошо организованный артиллерийский огонь. Видя, что развить успех не удастся и больших потерь не миновать, гитлеровцы откатились и решили сменить направление контратаки.

Наше командование разгадало этот ход, и вновь нам пришлось менять позиции – уже несколько левее от того места, где мы обосновались. Нам надо было откатиться в тыл и снова выдвигаться к переднему краю. Пока совершали этот маневр в два десятка километров, время ушло за поддень. Выскочили на опушку небольшого леска за фольварком, состоящим из нескольких строений. Пока рассредоточились, замаскировались, ушло еще минут тридцать. Впереди виднелась дорога, которая вела к городу Хойнице.

Именно здесь, предположительно, немцы должны были ударить в направлении города. Оглядевшись на местности, я заметил, что мы здесь не одни. Немножко раньше нас расположились на позициях артиллеристы, а в лесочке я заметил минометчиков. Пехоты я не встретил. Пока возились с маскировкой и намечали ориентиры на местности, появился командир дивизиона майор Тибуев. Собрал офицеров батареи и уточнил обстановку и задачи. Потом обошел все экипажи, поздравил с праздником – Днем Красной армии – и пожелал успеха в предстоящем бою.

Мы тогда не знали, что в эти дни вся наша дивизия вела оборонительные бои. Чувствовалось, что наше наступление наткнулось на что-то твердое и продвижение вперед давалось нелегко, ценой трудных усилий и потерь наших ребят. В это время весь фронт готовил новый удар по гитлеровским войскам. Группа армий «Висла», которой командовал Гиммлер, имела четкую задачу – всеми силами и средствами не допустить нас к морю, удержать на померанской земле, тем самым оттянув часть наших войск от главной цели – Берлина. Немцы постоянно получали подкрепления из самой Германии, а также и из войск, находившихся в составе курляндской группировки.

Даже на нашем участке разведчики привели языка, который был из части, прибывшей на пополнение несколько дней назад из Латвии. В ходе боев его часть была сильно разбита, и ее остатки сведены в группу с такими же малочисленными группами из состава других частей. Это понятно, что немцам ничего не оставалось, как сводить осколки в единое целое. Не зря Семен Поздняков как-то за очередным общим обедом сказал: «Бьем, бьем их, гадов, а их все больше и больше. Откуда-то берутся, как вши плодятся». Тогда ему Серафим Яковлевич ответил, что и как. Но от этого на душе легче не становилось. Мы знали, что снижать активность боевых действий нельзя. Мы наступали постоянно, и хоть продвижения порой и не имели, а в душе все равно жил наступательный дух. Это нас, естественно, бодрило, и носа мы не вешали, даже когда были неудачи.