Читать книгу "Взгляд василиска - Макс Мах"

7.

Они съехали с квартиры в половине пятого. На улице было еще совсем темно и все еще накрапывал мелкий дождь. Сначала Илья перенес в машину чемодан с детскими вещами и две дорожные сумки – свою и Зоину – с самыми необходимым, потом они спустились уже все вместе, причем Караваев нес на руках спящую девочку, а Зоя – сумку с продуктами. На плече у Ильи весела еще одна сумка, в которой тщательно завернутые в белье, лежали четыре трофейных пистолета. Вернее, пистолетов было три, четвертым был итальянский револьверМатеба. Дрянь, конечно, но, как говорится, за неимением гербовой…. Зато за брючным ремнем у него, как в "старые добрые времена", был засунут германский девятимиллиметровый Зиг-Зауер. Не то, чтобы это доставляло ему радость, но по нынешним временам двенадцатизарядный пистолет мог оказаться совсем не лишним.

Разместившись в Дончаке, они около часа колесили по предрассветному городу, пока Илья не нашел подходящее место на одном из каналов около совершенно вымерших в половине шестого утра пакгаузов, и спустил там в мутную покрытую радужными разводами и всяким плавучим мусором воду тело водителя. Квартира их к этому времени должна была не только загореться, но и основательно выгореть. Во всяком случае, Илья сделал для этого все, что мог, а мог он много чего, даже если под рукой не было специальных материалов. В современном доме так много подходящих для этого вещей, что особой проблемы в том, чтобы хотя бы на время замести следы, не возникло.

В шесть двадцать он высадил Зою и хмурую, не выспавшуюся Веронику около бокового входа на Ковенский вокзал, так чтобы в половине седьмого они могли из него выйти, но уже через главный выход, и не одна, а в толпе пассажиров только что прибывшего Рижского экспресса. Так они и поступили – Илья следил за ними из машины – и, не привлекая к себе внимания, наняли извозчика и отправились на поиски подходящего пансиона. Извозчик, работавший на вокзале, наверняка, знал все подходящие места в городе, и уже через сорок минут, и трех неудачных попыток, его "женщины" высадились около опрятного двухэтажного дома на Староневском, недалеко от Александро-Невской лавры. Место Караваеву понравилось и, успокоительно кивнув Зое из окна Дончака, он поехал решать их дела на более серьезной основе, ведь нынешний их уход являлся всего лишь импровизацией. Через сутки, максимум двое, полиция, а значит и любой достаточно серьезный человек, способный получить допуск к полицейской информации, будут знать, что в квартире на Ковенской семейства Караваевых в момент пожара не было.

8.

Петров,Русский каганат, 18-19сентября 1991года.

– А к стати, – сказал Давид, аккуратно салютуя бокалом с шампанским. – Я так и не понял, чем ты занимаешься?

Русский у Давида был таким, как если бы он никогда и никуда не уезжал. Даже легкое приволжское оканье, как случается у культурных, долго проживших в западных губерниях людей, осталось.

– Оно тебе надо? – Реутов тоже взял со стола свой бокал и, возвратив другу салют, прикоснулся губами к краю. Шампанского он терпеть не мог, но не заказывать же себе водку? – Это, Дэвик, скучные материи. Может, ну их?

– Так уж, и скучные? – Давид снова перешел на английский и чуть усмехнулся, показывая Вадиму, что хоть и хочется ему поболтать на "ридной мове", но и перед женой неудобно. – Но тебе же это интересно, не так ли? Мне кажется, ученые, как и художники, делают только то, что им интересно. Я ошибаюсь?

– Ошибаешься, разумеется, – усмехнулся Вадим и не удержался, скосил-таки взгляд на Полину.

То, что она красивая девушка, Реутов знал и так. Он, собственно, и обратил на нее внимание – на самом деле, это случилось еще на той памятной лекции – потому что Полина понравилась ему внешне. Тогда, в марте, даже в сером, грубой вязки свитере и длинной, едва ли не до щиколоток, тяжелой, темной юбке, она была чудо, как хороша. Но о том, что Полина может выглядеть так, как она выглядела сейчас, Вадим даже не подозревал. Волосы у нее были короткие, и обычно она их просто зачесывала назад. Но сегодня вечером Полина сделала с ними что-то такое, отчего они как будто дыбом встали. Впрочем, нет. Скорее, впечатление было такое, что Полина только что из постели выскочила, но расчесать растрепанные, "со сна", волосы забыла или просто не успела. Однако эффект от этой "артистической небрежности", помноженной на очень необычный цвет ее волос, золотистых с каким-то едва уловимым проблеском меди – не столько видимым, сколько угадываемым – получился совершенно невероятный. И если и этого мало, то были же еще тяжелые золотые серьги с золотисто-желтыми крупными камнями – "Топазы?" – замечательно гармонировавшими с цветом ее волос и глаз, которые именно такими и были, золотисто-желтыми, казалось, излучавшими янтарный – медовый – свет сами по себе.

Все это Реутов увидел сразу, едва только она появилась из толпы, идущей по Невской перспективе в сторону Новгородского вокзала. Просто, как если бы, солнечный луч вдруг прорвался сквозь плотный полог туч, накрывших город еще с утра. Высокая, стройная, в светлом длинном плаще с поднятым воротником… У Реутова даже дух захватило, причем не столько от того, какая она была, сколько оттого, что такая девушка… Что? Именно в этот момент он и подумал вдруг о том, что же дальше? Однако додумать, к счастью, не успел, потому что она уже подошла, улыбнулась благодарно, принимая букет роз, и, сразу же забыв о своих сомнениях, Вадим всецело переключился на Полину и на совершенно упущенное им днем обстоятельство, о котором он ей тогда не сказал. Впрочем, у нее не только внешность была замечательная. Она была умная и… вероятно, можно сказать, нормальная. Поэтому, вероятно, и известие, что они идут ужинать с приехавшим в Петров из-за границы другом детства Реутова, Полина восприняла совершенно спокойно, а когда узнала, что и Давид Казареев будет в ресторане не один, а с женой, кажется, даже обрадовалась. Такая реакция успокоила и Вадима, уже начавшего было по этому поводу – "Теперь и по этому…" – волноваться, и он даже "расслабился", болтая с Полиной по дороге в ресторан "ни о чем и обо всем", и чувствуя себя при этом удивительно хорошо. А в гардеробе ресторана, когда Полина сняла покрытый капельками мелкого дождя плащ, выяснилось, что удивила она его не только своей прической. На ней оказалось "простое" черное платье, закрытое, но зато очень эффектно подчеркивающее все, так сказать, особенности ее фигуры, оставляя открытыми только плечи и шею, по контрасту казавшиеся снежно-белыми. Реутов уловил, разумеется, что простота эта нарочитая, специальная, и, по-видимому, не дешевая, и даже удивился, потому что за всеми своими душевными терзаниями как-то совершенно не удосужился выяснить личные обстоятельства Полины. Оказалось, что он о ней, в принципе, ничего определенного не знает. Ни того, где и с кем, она живет, ни того, каково ее материальное положение. Получает ли она, скажем, стипендию, или где-то работает, или, может быть, ей помогают родители? Но и о ее семье Реутов ничего не знал.

– Ошибаешься, разумеется, – усмехнулся Вадим, отвечая на вопрос Давида. У нас, как и в любом другом деле, и своей рутины хватает, и обязательная программа имеется, – он отставил, наконец, свой бокал и, спросив взглядом, разрешения у дам, закурил. – Я, например, учительствовать люблю. По ощущениям то же самое, что на театре выступать. Серьезно. И с точки зрения физиологии, вот Полина не даст соврать, одна и та же реакция организма. Эндоморфины, адреналин, то да се… И по сути, то же лицедейство, – он вспомнил ту свою лекцию и то, как, натолкнувшись в какой-то момент взглядом на Полину, как минимум полчаса одной ей, по сути, и рассказывал об амплитудах и длительностях активации и о способах триангуляции источников возбуждения. – Но многие этого терпеть не могут, хотя и от преподавания отказаться нельзя. А что касается исследований, то и они разные бывают. Иногда интересные, иногда – нет.