Читать книгу "Новая Земля - Ариф Алиев"

Вот и все болтуны: Сипа, Паштет, Кадр и румяный. Впрочем, Сипу я включил в список условно, потому что он, да, много говорит, но не болтун, по сути, а мыслитель, и мысли у него новые и неожиданные, если за ним записывать, можно издать несколько томов откровений. В России, по разным оценкам, насчитывается 6 % граждан с постоянными психическими расстройствами плюс еще пребывающие в пограничном состоянии или с расстройствами временными, так что собрание откровений Сипы раскупят быстро. И Кадра можно из списка выкинуть, ведь я не понимал, что он говорит. Но даже Кадр лучше, чем молчун Иса. Когда сокамерник молчит, неприятные звуки из продола усиливаются, ключи мало того насквозь мозги пробивают, еще и на дно желудка опускаются и вздрагивают там, мутят желудочный сок кислый, и вот уже бежишь, не помня, как твое имя, блевать на дальняк. Если сокамерник молчит, рано или поздно начнешь сам с собой разговаривать, как Робинзон Крузо.

Я отвлекся на воспоминания, не слушал румяного, а он продолжал в лицо:

— У них наручников на всех не хватает. На прогулку водят этажами, так? 3 этажа, 38 камер на этаже, в каждой 2 человека, но это ничего не значит, выводят по одной камере, дежурят 3 смены, в каждой смене на этаже 6 надзирателей, но это ничего не значит, у каждого свои наручники, номерные, 3 пары у каждого, одни запасные должны быть на всякий случай. В каждой смене наручников 54 пары минус поломанные, утерянные, проданные, домой взятые для садомазосекса. Но им хватало, они думали, вряд ли им больше 50 наручников когда-нибудь понадобится, они лишние не держали, зачем лишние держать? Вывод делай самостоятельно.

Я понял, почему Витамин приходил ко мне в камеру. Он прощаться приходил. С другими не стал прощаться, а ко мне пришел. Потому что меня уведут на этап, на расконвойку, а больше никого не уведут. Вы спросите, зачем Витамину прощаться с полосатым? Откуда мне знать, я надзирателем не работаю.

Я устал стоять, я не хотел говорить, но сделал вид, что хотел бы сделать вывод самостоятельно, но не могу сообразить, ума не хватает. Румяный обрадовался, что я молчу, многие думают, если собеседник молчит, значит, он внимательно слушает и согласен с тем, что сказано.

— Сейчас в боксе 11 человек, все в наручниках, кроме тебя. Ну, понял? Они всех вывозят, поэтому наручников не хватает. Белый Лебедь зачищают. Ну, пораскинь мозгами, ты бы на их месте побоялся держать в городе 250 осужденных на ПЖ? Рано или поздно посадят на ПЖ миллиардера, он свяжется со своими менеджерами, они наймут монахов из Шаолиня, те приедут под видом китайских туристов, подготовятся, разомнутся и расхуячат Белый Лебедь к ебеням пиздячим. Поэтому нас в новую тюрьму везут, посреди тайги, или высоко в горах, или на острове. Выделили участок безлюдный, заповедный, чтоб на 500 километров ни один ниндзя не подкрался.

Он сказал про участок, и я опять вспомнил Сипу, первооткрывателя хара — 3-го Участка Вечной Загробной Жизни. Насколько смог, отклонился от румяного и — увидел Сипу. Вернее сказать, увидел его затылок, опущенное вниз правое плечо и оттопыренное ухо. Так бывает, вспомнишь человека внезапно, и он уже перед тобой. Сначала я сомневался, Сипа ли это. Мало ли лопоухих, а с опущенным правым плечом сейчас все молодые живут — из-за тяжелого школьного портфеля. Детей последние 20 лет нагрузили новыми предметами вроде обеспечения безопасности жизнедеятельности, краеведения, домоводства и основ международной художественной культуры, а старые предметы не сократили. Портфель с учебниками, тетрадями, дополнительными обязательными пособиями на 7 уроков весит 4,5 кг, тяжелее табуретки, да были б у меня дети, я бы пошел в школу и этим портфелем загасил директрису, завуча, учителей, инспектора Минобраза и прочую придурь образованную двуногую, которая детей превращает в вокзальных носильщиков. Любой станет Кадром, если посадить на корточки и портфелем 4,5 кг веса хотя бы 5–6 раз по голове гасануть.

Да, это был Сипа, у него уши особенные, врачи такие называют макаковыми — это научное название, не шуточное, — у них края не завернуты, как обычно, а заострены, как у макаки. Приметные уши у Сипы. Но я не мог его окликнуть, румяный мешал. Захочу окликнуть: «Сипа!» — румяный подумает, я про его голос сказал такое, или подумает, я сказал что-нибудь грубое — «заткнись!», например.

Я научился в тюрьме лишних слов не говорить и зря голос не повышать. Я жив до сих пор потому, что кричу «Да, начальник!!!» и «Спасибо, начальник!!!» и скороговорку свою, а больше ничего не кричу и не болтаю, не суюсь и не совался никогда с советами к арестантам, не делаю резких движений, стараюсь сохранять невозмутимость, как инчучун, могиканин или апач в старых фильмах про индейцев. Но если надо будет убить, я убью. Если опасность почую, я убью, извините, я пока не хочу умирать, подождите, я не решил, когда мне умереть. Но я убью без злобы, как убил бы Костю Ганшина, которого нельзя было не убить. Я бы подловил его на рыбе, ударил в переносицу, наклонил к столу, окрасил хлынувшей из носа кровью картошку и поднесенный уже ко рту жареный кусок с не вынутой еще костью, вдавил горло в край стола, вмял кадык, сломал шею. Представив возможную жестокость, я скрежетнул зубами, сердце застучало. Наверное, на моих внутренних часах высветилось время ужина, время запланированного убийства, вот и застучало сердце, я вспомнил Костю Ганшина, а иначе зачем мне его вспоминать.

— Чего молчишь, ходатайство подписал? — спросил румяный и ответил за меня: — Подписал. Все подписали. Всех вывозят.

И я понял страшное.

Я забыл про ужин, про Костю и его кадык. Румяный — психопат паранойяльный, у него изо рта воняет, но он не дурак.

Это я дурак, поверил в чудо.

Все полосатые ходатайства подписали, даже Сипа. Прав румяный, не хватает наручников. Белый Лебедь увозят куда-то полностью.

Не может быть, чтобы всех на расконвой. Какой Сипе расконвой, ему пуля в первый шейный позвонок уже подарок. Сипа тот еще гаденыш, гёрлфренд подговорила его убить родителей, чтобы жить вместе с ним и квартиру не снимать, он убил мать и отца, и семью соседей Лишиных, и гёрлфренд тоже, ему показалось, так выгоднее, он в своей квартире жил и проституток водил, а соседскую сдавал гастарбайтерам, которых время от времени грабил и убивал, и проституток убивал и их охранников. И ладно бы уличный баклан с неполным средним, Сипа бакалавриат окончил журфака, пока учился, в больнице работал медбратом. Здраво рассуждая, на нем не 22 трупа, а еще дважды по столько, в больнице он не мог не убить кого-нибудь беспомощного, больного или раздетого, а в деле — ни одного эпизода по больнице. Не стану я его окликать.

Счастье мое продлилось 1 час 13 минут примерно: 10 минут в кабинете у майора, пока ходатайство подписывал и на печать смотрел, плюс 3 минуты вывод по коридору, плюс час стояния в душном боксе лицом к румяному психопату.

И кончилось счастье.

А что мешало привстать с табурета, напрячь ноги, прыгнуть к столу, дотянуться до майора и воткнуть «Erich Krause» в его лживый глаз, скорым поворотом нащупать податливую мякоть и продавить до самого зрительного бугра. Ты мне сказку, я тебе стекловидное тело насквозь дырявлю до мозга, мы в расчете, майор.