Читать книгу "Иллюзия смерти - Сергей Майоров"

«Сынок, сядь, не стой между сидений», — говорил отец.

«Так ему ничего не будет видно», — вступался за меня дед.

«Сынок, сядь», — отец.

«Внучек, стой», — дед.

Борьба поколений за право обладания привязанностью потомков свойственна многим семьям. Я это знал. Сашка рассказывал, что дед ему тоже разрешает больше, чем отец. Но мне казалось, что именно в моей семье такая схватка велась без всяких компромиссов.

Расположение в машине противоречивых, но горячо любимых друг другом родственников было строго регламентировано. За рулем, понятно, сидел отец, а рядом с ним всегда дед, который либо комментировал ошибки владельцев встречного автотранспорта, либо пытался включиться в процесс управления «Москвичом». Происходило последнее, разумеется, дистанционно, в рамках полезных советов.

С одной стороны, я понимал деда, который водил «Жигули», пахнущие внутри иначе, чем наша машина. Пять лет водительского стажа против восьми месяцев отцовского. В то же самое время я обожал отца, который до поры до времени молчал, словно не с ним разговаривали. Дед мой, как уже известно, человек цельный и упрямый. Если такие черты его характера выразить геометрически, то это будет очень похоже на знак бесконечности.

Мой отец тоже человек цельный. Спортивной выдержки ему не занимать. Но по сравнению с тестем — вот еще одно слово, которое мне не нравилось: «тесть» — он часто выглядел беспомощным ребенком.

Все и всегда заканчивалось одинаково. Дорога до большого города занимала два часа. Отца хватало обычно на две трети этого пути.

Километров за сорок до конечного пункта он не выдерживал и без особого выражения, но четко и ясно произносил:

— Папа, идите на…

Это означало, что терпение водителя исчерпано до дна. Все, даже дед, знали, что в эти минуты отца лучше не беспокоить.

Дед замолкал и потом целый день не произносил ни слова. «Целый день» — это до первой стопки у сватьи. Оставшуюся часть дороги он демонстративно молчал и странно качал головой, произнося гневные монологи где-то глубоко внутри себя.

Только в такой вот ситуации я слышал из уст отца что-то нецензурное. В большой город и обратно мы ездили не часто, но не так уж и редко. Отец произносил свою сакраментальную фразу с такой тонкой интонацией и внутренним убеждением, что мама и бабушка не только не делали ему замечания, но и, как мне кажется, были благодарны.

В машине я усвоил одно странное правило. Если во время движения прикинуться спящим, то есть лечь на колени мамы и бабушки, то тебя будут считать хорошим ребенком. Если же всю дорогу шевелиться и перегибаться через сиденья, то можно заработать тумака от деда. Все у них нелогично.

«Сядь, сынок», — говорил отец.

«Стой, внучек», — командовал дед, но именно он и давал мне тумака.

Поди разберись в их планах.

Едва мы в этот раз отъехали от города, мной овладела шальная мысль. А почему бы первую половину пути, когда кругом леса, столбы и ничего больше, не притвориться бельчонком, впавшим в спячку, и не вскочить на подъезде к большому городу? Не могу же я быть ангелом без перерывов, то есть спать все время!

Я сладко зевнул, подогнул ноги и положил их на бабушкины колени.

— Вот и умница. Золотой ребенок.

Я так и думал.

Голову свою, рыжую и взлохмаченную, я уложил на колени мамы. Убаюкивающе шевеля пальцами, она ерошила мои волосы. Ощущение полной защищенности в этой машине, очарование отношениями и не выветрившийся запах нового автомобиля исподволь изменили мои намерения. Засыпать я не собирался. Но меня под воздействием маминых пальцев то словно поднимало, то опускало, голова чуть кружилась. Внутрь вползала предательская истома, противостоять которой я не находил в себе сил.

Мамины пальцы скользили по моим волосам как по струнам, нежно, едва касаясь. Находясь где-то между небом и землей, я наслаждался этой мелодией…

Уже и не вспомню, как долго это происходило. Скорее всего, я уснул и некоторое время провел в сладостном беспамятстве.

Пробуждение же мое в отличие от засыпания было страшным. Я испытал такой ужас, что на мгновение почувствовал, как от меня отлипает собственная кожа.

— Тормози!.. — слышал я громовой голос деда. — Выворачивай!.. Прими вправо!

Я поднял голову, и от увиденного сердце мое сжалось. Наш надежный «Москвич» стремительно уходил боком на «К-700», целая колонна которых ехала во встречном направлении.

Гигантская машина желтого цвета, похожая на оживший и обезумевший дом, двигалась на меня. От тормозящих ее колес клубами поднимался черный дым.

Я задрал голову еще выше и почувствовал, как перехватывает дыхание. Прямо мне в лицо смотрели глаза, кажущиеся неразумно огромными за толстыми стеклами очков.

На мгновение я ощутил запах щей.

— Боже мой!.. — прокричала бабушка.

Страшный удар встряхнул нашу машину. Правую сторону моего лица окатило горячей, кипящей волной, заливающей глаза и уши.

Залетев под передние колеса гигантского трактора, наш красавец «Москвич» в одно мгновение превратился в жестянку и был смят как фантик. А трактор, продолжая поступательное движение, закатывал наш автомобиль под себя, словно засасывая в огромную мясорубку.

Я помню самое последнее.

Мама одним движением затолкала мое хрупкое тельце между сидений. Когда надвинулась темнота и мрак поглотил свет, она схватила мою голову руками, уткнулась лицом мне в затылок и налегла на меня, полностью закрыв собой.

— Все будет хорошо, любимый! — услышал я. — Все будет…

Я потратил так много слов! Я был тогда слишком мал, чтобы теперь суметь за одно мгновение описать то, что произошло так же быстро.

Страшный по силе удар оборвал мамин крик и отключил мое сознание. Словно я был телевизором, а кто-то выдернул шнур из розетки.

Когда я открыл глаза, кругом было сыро. Пол, на котором я лежал, мое тело, голова, лицо — все было мокрым и липким. Болели глаза, ноги, руки… Метрах в ста правее я видел федеральную трассу, по которой мы ехали, чтобы встретиться с бабушкой в большом городе.

Низенький грузовичок распластал двери, как ворона перед посадкой растопыривает крылья. В чреве этой вороны лежал я. Неподалеку, снаружи, бегал неизвестный мне мужичок. Он больше мешал, чем помогал. Лицо его было бледным, как прокисшее молоко.

Я лежал в крытом кузове, на спине. Вероятно, я был первым, кого вынули из-под трактора и перенесли в добровольно остановившуюся машину. Превозмогая боль, я поднял голову.

— Маша!.. Машенька!.. Маша!.. — рыдал дед, неся бабушку.

Вдвоем с водителем они затаскивали мою бабулю в кузов. Я наконец-то стер с глаз кровь, не прекращающую течь, и разглядел то, что боялся увидеть больше всего.