Читать книгу "Сбылась мечта бегемота - Дарья Донцова"

Марина Арнольдовна сокрушенно покачала головой.

– Когда встал вопрос о помещении Никиты в лечебницу, Леднева все у Сергея Петровича спрашивала: «Кита вылечат? Он станет прежним?» А он никак не мог собраться с духом, чтобы честно ответить: нет. Супруг был великим врачом, и ему довольно часто приходилось сообщать родственникам жестокую правду. Первые слова, которые произносят близкие пациентов, входя в кабинет главврача психиатрической больницы, всегда звучат одинаково: «Вы же сделаете моего мужа (брата, зятя, отца или жену, невестку, дочь) нормальным? Попьет таблеток и снова станет разумным?» Томочка не явилась исключением. Но ей Сергей Петрович сказать истину не мог. Признаюсь – муж не хотел брать Никиту. Врачи не любят заниматься лечением родственников, они знают: если положишь в свою палату брата, сестру, тетку, то у больного непременно случатся осложнения или с диагнозом выйдет путаница. Не знаю почему, но и у самих медработников, и у их близких лечение бывает неудачным. А Кит был нам с супругом как племянник, мы с его отцом, Виктором Петровичем, подружились еще в институте. Наша дочь Настя и его Никита познакомились, едва родившись, потом вместе в один садик ходили, в одну школу. Было время, когда мы надеялись, что дети поженятся. Узнав, что с Китом беда, супруг сказал: «Придется парня под свое крыло брать. Не стану тебе объяснять, как мне не хочется это делать, никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес, но деваться некуда. И сообщить Тамаре, что ее любимчик скорее всего никогда к нормальной жизни не вернется, я не способен. Жаль Ледневу несказанно: сначала Витю потеряла, теперь мальчика фактически лишилась. Но и будить у нее пустые надежды нельзя. В общем, я оказался в тяжелом положении».

Волоколамская снова ненадолго умолкла.

– Слава богу, Боря Атаманов, любимый ученик мужа, взял на себя неприятный разговор. Пообщавшись с ним, Тамара примчалась ко мне в клинику, вбежала в кабинет и сказала: «Марина Арнольдовна, я пенсионерка, поэтому прошу о благотворительной помощи – сделайте полное обследование моего здоровья. Хочу знать, сколько лет еще протяну. Никогда бы к вам с подобной просьбой не обратилась, но в районной поликлинике ни врачам, ни лаборатории доверия нет. Вообще-то мне было все равно, какой срок Господь отмерил, но сейчас, когда поняла, что Никите не встать на ноги, я испугалась. Уйду я, что с мальчиком будет? Спасибо Сергею Петровичу, положил Никитушку в свою клинику, но понимаю: навечно больной в палате не останется, его велят забрать. И что с ним будет, если я в могилу лягу?»

Марина Арнольдовна взяла стоящую возле ноутбука бутылку воды, отпила прямо из горлышка и вдруг заявила твердо:

– Нет, Тамара не могла покончить жизнь самоубийством. Нет, нет и нет. Ее столкнули.

– Кто? – быстро спросила я.

Волоколамская завернула пробку.

– Вопрос не ко мне, не я же занимаюсь поиском преступников.

– Может, вы кого-то подозреваете? – продолжала я. – Знаете человека, который ненавидел Ледневу, желал ей смерти?

Главврач клиники сделала отрицательный жест рукой.

– У нас с Тамарой сложились хорошие отношения, но задушевными подругами мы никогда не были. Я не одобряла связь Виктора Петровича с домработницей, не понимала, как он мог, едва похоронив жену… Но, с другой стороны… Простите, все так запутано, переплетено, за пять минут не объяснишь.

– Я никуда не тороплюсь, – сказала я. – А почему Никита принес всем много горя?

– Горя? – повторила Волоколамская. И вдруг закашлялась, начала рыться в ящике письменного стола, выудила оттуда дозатор, пшикнула в рот лекарство. Затем ровным голосом сказала: – Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Пару минут назад вы процитировали слова мужа: «Никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес».

Марина Арнольдовна изобразила удивление:

– Я сказала подобное?

Я молча кивнула.

Многие люди полагают, что допрос свидетеля – это нечто вроде дружеской беседы: встретились два человека, один хочет узнать что-то от второго, а тот должен понять, что от выданной им информации зависит, как быстро будет пойман преступник, и чистосердечно выложить всю правду. Вот только большинство людей эту самую чистосердечную правду по разным причинам скрывает.

Существует множество техник допроса, это искусство, которому специально обучают. Наверное, любители телесериалов слышали про «злого» и «доброго» полицейского. Сначала с вами общается грубый и хамоватый следователь, грозит всевозможными карами, пугает, а потом в кабинет входит милая женщина или приветливый, интеллигентный парень, выгоняет хама, предлагает кофе, булочку, сочувствует вам… И вы расслабляетесь, теряете бдительность, выкладываете то, что не собирались никому сообщать. Примитивно? Ну да, не очень оригинально, но хорошо работает. А еще можно очень внимательно слушать человека, задавать ему изредка самые простые, вроде ничего не значащие вопросы. Например: «Что вы в тот день ели на ужин? Помните, какое на вас было платье? На работу ехали в метро?» И рано или поздно, устав, допрашиваемый непременно оговорится, произнесет некую фразу, которая станет для следователя ниточкой, тянущейся из клубка. Вот сейчас Волоколамская допустила оплошность, вспомнив о горе, доставленном всем Никитой. И, конечно, тут же совершила вторую ошибку – попыталась сделать вид, будто ничего такого не говорила.

– Ерунда, – продолжала кардиолог. – Кит… он… Ну, ведь все юноши совершают глупости… теряют голову… Ничего серьезного.

– Вы имеете в виду любовь сына ректора к Зареме? – спросила я.

У владелицы клиники непроизвольно дернулось веко.

– Зарема? Это кто такая?

Я погладила ручку кресла.

– Уважаемая Марина Арнольдовна, если перед вами сидит человек с серьезными сердечно-сосудистыми проблемами, вы же сразу, даже без тщательного обследования, поймете, что он болен?

Волоколамская нахмурилась.

– Диагноз не ставят на основании визуального осмотра. Но вы правы. Есть признаки, которые кардиологу непременно бросятся в глаза: цвет губ, ногтей, синяки под глазами, одышка, излишний вес.

– А я всегда вижу, когда человек лукавит, – мягко сказала я. – Вы не могли не знать, кто такая Зарема. Полагаю, Виктор Петрович неоднократно жаловался своим друзьям на глупость сына, который завел интрижку с девчонкой-уборщицей. Не о такой невестке мечтал ректор столичного вуза. Думаю, он еще смог бы примириться с девушкой вроде Ольги Казаковой, но разрешить единственному сыну жениться не пойми на ком Рязанцев никак не согласился бы.

– Казакова… – поморщилась Марина Арнольдовна. – Сомневаюсь, что Витя был бы рад свадьбе Кита с этой девицей.

– Ольга, которой после замужества стала Мамонтовой, покончила с собой, – уточнила я. – Причем тем же способом, что и Тамара Яковлевна.

– Когда? – прошептала Волоколамская.

– Примерно год назад, – пояснила я.

Марина Арнольдовна зашевелила губами: