Читать книгу "Русский террор - Лилия Ким"

Тот действительно, как только вошел в курс дела, сразу позвал курьера. Надо было срочно сообщить на вокзалы и дорожные станции приметы поручика Квасневского и гражданина Плющика-Плющевского. Оба субъекта из ближайшего окружения великого князя… Это существенно осложняет дело.

— Итак, к вам прибыл адъютант его высочества великого князя и сообщил, что тот ждет деньги немедленно? — уточнил Кошкин.

— Д-да, — заикнувшись, подтвердил Николай Венедиктович.

— Но на купеческом балу выяснилось, что к вам никого не посылали и князь Лионзов, должен был договориться о передаче денег?

— С-совершенно точно, — директор смирновского завода был близок к обмороку. Кошкин встал, подошел к небольшому шкафчику в углу своего кабинета и достал початую бутылку коньяку, три рюмки да вазочку шоколадной помадки.

В последнее время по управлению ходило много шуток о смене «фаворитов» в Николаевском дворце. Вероятно, Квасневский со своим товарищем, попав в немилость, решили воспользоваться напоследок известными обстоятельствами, обеспечив себе несколько лет безбедного существования. А при толковом вложении — и всю жизнь.

Николай Венедиктович выпил коньяк залпом и уже через минуту ощутил, как от желудка по всему телу расходятся волны живительного тепла.

— О ваших чудачествах, Савва Тимофеевич, я наслышан, — строго сказал Кошкин. — Иначе как очагом крамолы вашу мануфактуру и вас самого не зовут.

— Не обо мне речь, — прервал его Морозов.

— Ладно, — Алексей Федорович скривил рот и внимательно поглядел на Николая Венедиктовича. — Что ж вы не донесли официально о готовящемся покушении на великого князя?

— А вы бы донесли? — жалобно взмолился директор. — Либералы бы нас затравили! Во всех газетах бы кричали, что мы ретрограды, поддерживаем произвол, лишь бы своих «откупов» не лишиться! Я все это начал, я и закончу. Скажите мне, где искать теперь этих бомбистов! Я сам пойду и попрошу их…

Тут Николай Венедиктович осекся, сообразив, что ляпнул лишнего. Треволнения и коньяк окончательно расшатали его нервную систему, и он утратил над собой контроль. Глаза Кошкина тут же сузились и внимательно уставились на директора.

— Он не в себе, — сказала Морозов, недовольно кашлянув в кулак. — Что с деньгами делать?

— Молодчиков постараюсь отловить, а там уж… — Алексей Федорович развел руками. — Официально дела нет, так что ваше дело, что с ними делать. Скажут они вам, где деньги, хорошо, не скажут, придется отпустить. Все. А ты, Савва Тимофеевич, мне ничего не хочешь сказать? Подумай, потом может быть поздно.

Морозов немного помедлил с ответом, затем уверенно мотнул своей круглой стриженой головой.

— Нет.

Николай Венедиктович, замер, не донеся рюмки до рта, и тут же ощутил, как тяжелый ботинок Саввы Тимофеевича наступает ему на ногу.

XV

Митя не мог понять, почему Антон вернулся. Ведь когда они столкнулись на лестнице, Борисоглебский отчаянно не хотел пускать его в квартиру, отговаривал и чуть не силой оттаскивал. Поэтому, увидев его снова, Истопчин удивился. И еще больше он изумился бы узнав, какова же причина возвращение Борисоглебского. Причина — Лиза.

Прошлогодняя история неприятно поразила Антона. Он никак не ожидал, что между Истопчиным и Лизой Стекловой что-то могло быть. Увидев же его год спустя у квартиры Аглаи, понял, что тот примчался прямо с поезда. Дальше он не очень понимал, что говорил и делал. Им овладело бешеное желание ни за что не допустить его встречи с Лизой. Точно так же как несколько лет назад, слывя ее другом, он брался передавать ей любовные записки от молодых людей, но никогда этого не делал. С улыбкой принимал, прятал во внутренний карман, а оставшись один с яростью сжигал. Его бесило, что даже в мыслях кто-то может посягать на нее.

С тех пор Антон сильно похудел, лицо его осунулось, серые глаза смотрели вдумчиво и внимательно. От прежнего «Момочки», как называла его Лиза, не осталось и следа. Когда-то она запрещала ему подходить к ней при свидетелях.

Ей было пятнадцать, а ему девятнадцать. Антон свято хранил тайну их встреч в тенистом уголке запущенного сада Стекловых. Встречи эти начинались с определенного ритуала. Лиза всегда приходила с опозданием и капризно надувала губы, увидев Антона, будто совсем и не ожидала его встретить. Затем она говорила что-нибудь вроде «Боже, Момочка, где ты взял этот галстук?!», или «Сегодня в парке у тебя был преглупый вид». После минут десять зубоскалила по поводу общих знакомых. В основном девушек. Возражать ей было ни в коем случае нельзя. Говорила она так, словно перед публикой выступала. Корчила всякие рожи, закатывала глаза, прикладывала руку к груди, смеялась нарочито громко и искусственно. Затем вдруг прерывалась и показывала Борисоглебскому какую-то деталь своего туалета. Новую брошь, рюшку, заколку, цветок на шляпке и всегда при этом спрашивала одно и то же:

— Правда, она мне идет?

Это был сигнал. Она вдруг поворачивалась к Антону и смотрела на него долгим, озорным взглядом. Глаза ее при этом лучились, и было в них что-то искреннее, глубокое и настоящее. Борисоглебскому всегда казалось, что она этого настоящего в себе жутко стесняется и одно лишь то, что ему решается показать, — подвиг. Наступала тишина. Они могли долго-долго друг на друга смотреть. Потом Лиза наконец осторожно снимала перчатку и осторожно клала свою горячую, мягкую ладошку поверх руки Антона, чуть придвигая к нему и склоняя набок голову. А он бережно, боясь спугнуть Лизу, целовал ее влажные, бархатные губы. Затем покрывал легкими, нежными поцелуями ее щеки, глаза, чувствуя себя при этом бабочкой, собирающей нектар. Лиза всегда сидела неподвижно, закрыв глаза, и только порывистое дыхание выдавало ее волнение. Когда биение Лизиного сердца становилось совсем частым, она быстрым движением уворачивалась от губ Антона, вскакивала и убегала. Иногда он думал, может, стоит прижать ее к себе, обхватить руками и не дать уйти, но решится никак не мог. Страх испугать или обидеть Лизу был сильнее желания удержать ее подле себя.

На следующий день все повторялось. И чем сильнее билось ее сердце вчера, во время их встречи, тем более язвительной она становилась на людях.

— Момочка, не дуй губы. Ты похож на теленка! — хохотала она, показывая на него веером.

— Лиза! — строго одергивала ее мать.

Однако смех продолжался. Лиза начинала что-то шептать на ухо подругам или сестрам, показывая на Антона глазами, а иногда и пальцем, после чего все дружно начинали хихикать. Борисоглебский на нее не обижался. Он вообще не мог сердиться на Лизу. Она могла обзывать его занудой, дурачком, исподтишка бросаться репейниками, делать все что угодно — Антон никогда не сердился и обиженным себя не чувствовал. Может, только чуть прикрывал глаза, чтобы окружающие не заметили, с какой нежностью смотрит он на свою мучительницу.

Закончилось лето, а с ним и их странный, короткий роман.

Антон уехал за границу изучать инженерное дело. Лизу он не видел лет восемь. Когда вернулся в Россию, даже не думал искать с ней контакта. Однако отец Лизы, генерал Стеклов, случайно встретив Борисоглебского в приемной у великого князя, предложил ему навестить их семейство на даче.