Читать книгу "Почтенные леди, или К черту условности! - Ингрид Нолль"

Взмокший от пота Эвальд в выпущенной наверх рубашке задорно тащит меня на танцплощадку и командует:

— Не спорь!

Но мне не хочется, я вырываюсь и выбегаю из комнаты.

— Упрямая как осел! — кричит мне вслед Эвальд.

Я у себя в комнате, а снизу бьет в уши гул музыки вперемешку с зычным хохотом.

Снова пытаюсь проанализировать свои чувства к Эвальду. Может, я только воображаю, что произвожу на него сильное впечатление? Что со мной он держится серьезнее, чем с Аннелизой? Что он постоянно старается во всем иметь схожее с моим мнение, хочет мне понравиться, создать ощущение, будто между нами нечто вроде особого единства, как между заговорщиками? Эвальд ни разу не позволил себе дотронуться до меня нарочно или как бы случайно. Что это означает — уважение или дистанцию?

Вскоре разгульные пляски прекратились и музыка внизу затихла. За ужином я сделала вид, что не чувствую себя обойденной.

Эвальд вернулся из клиники притихшим и задумчивым. Что-то должно было произойти, отчего он подавлен. Скоро все выяснилось.

— Простите, что сейчас я скажу кое-что очень личное, — начал он, — но мне хотелось бы с вами посоветоваться. Случилось нечто неожиданное.

— Нет, пожалуйста, без масла, — тихо попросила меня Аннелиза. — Я решила намазывать на хлеб только томатную пасту; может, мне все же удастся немного похудеть.

Она вообще-то соображает, о чем говорит Эвальд? У меня чуть сердце не остановилось. Но все обернулось не так, как я вначале подумала.

Запинаясь, Эвальд сообщил, что установил причину, по которой Бернадетта собиралась пробыть в клинике дольше, чем они планировали:

— Вы не поверите, но моя жена влюбилась в какого-то пациента, который лежит там же.

Аннелиза вздрогнула и потянулась за маслом. У нее внутри — как впрочем, и у меня — все ликовало, но мы не выдали радости, напротив, сделали озабоченные лица и испытующе уставились на Эвальда. Я отважилась нарушить молчание и спросила, что это за человек, удостоившийся быть избранным его женой.

Он органист и так же, как она, обожает кантаты Баха.

— При этом, представьте, он тоже кожа да кости…

Первый раз мы услышали от Эвальда подобие откровенной критики.

— Сколько ему лет? — спросила Аннелиза.

Эвальд пожал плечами. Пожалуй, немного моложе Бернадетты и тоже женат.

— Как же ты узнал про ее интрижку? — удивилась я. — Неужели она сама призналась?

Оказалось, знак подала старший врач. Мы все еще не поняли, насколько сильно эта история ударила по самолюбию Эвальда. Я хотела поднять шум и объяснить, что у него не будет более удобного случая избавиться от старушки элегантным образом. При этом надеялась сделать это так, чтобы он не заподозрил здесь моего личного интереса. Поэтому участливо произнесла:

— Уж не хочет ли она с тобой развестись?

Эвальд нервно подернул плечами. У него на лбу образовались вертикальные складки. Он скомкал салфетку, бросил ее в тарелку с недоеденным супом и несильно наступил мне на ногу один раз и два на ногу Аннелизы. Его гнев начал ослабевать.

— Это же ненормально, — проревел Эвальд, — видеть, как двое озабоченных больных держатся за ручки в общей комнате! Над ними потешаются все кому не лень — врачи, санитарки, сестры. Я чуть сквозь землю от стыда не провалился!

Прежде я думала, что жена Эвальда алкоголичка, но мое подозрение не подтвердилось. Бернадетта страдала лекарственной зависимостью и потребляла транквилизаторы сверх всякой меры. И в данный момент она как раз проходила лечение от этой своей страсти методом воздержания.

— Надо полагать, что здоровье Бернадетты идет на поправку? — поинтересовалась Аннелиза. — Любовь порой творит чудеса.

Эвальд ничего не хотел об этом слышать.

— Подай на развод, — посоветовала я. — По своему опыту знаю, что спустя некоторое время жизнь налаживается.

— Я не могу себе этого позволить. Забудьте о моей жалкой пенсии! Дом принадлежит Бернадетте, у нее есть деньги. Я что, должен окончить свои дни в нищете? Да я лучше своими руками придушу эту святошу!

Так, это уже ближе к делу. Мы с Аннелизой перекинулись взглядами и послали Эвальду приветливые улыбки.

12

Семья Аннелизы проживала под одной крышей с дедушками и бабушками; домик был хоть и небольшой, но многоэтажный. Когда моя подруга праздновала день рождения, то приглашенные дети были вынуждены прятаться либо на чердаке, либо в подвале, либо в одной из двух квартир. Игра в прятки была у нее любимой, наверное, потому, что она имела перед нами значительное преимущество, поскольку лучше знала все укромные места в родном доме. Но чаще Аннелиза выражала желание «водить», и мы носились по дому, чтобы найти самую скрытую норку. Помню, какая меня охватывала паника, пока я, согнувшись в три погибели, пряталась под пахнущей чем-то кислым кроватью дедушки, среди паутины и рухляди в кладовке, в деревянном чане в прачечной, а то и в испачканном землей картофельном ящике в ожидании, когда меня обнаружат. Мне не нравилось, когда меня находили сразу, поскольку тогда бы считалось, что мое укрытие было слишком нехитрым, но, с другой стороны, еще больше я боялась, что меня вообще не отыщут, и я сгнию в подвале.

Мои страхи не являлись такими уж абсурдными, ведь в нашей школе уже был жуткий случай подобного рода: во время перемены одиннадцатилетний паренек укрылся в подвале от мстительных одноклассников, угрожавших ему побоями. Но выйти не успел, потому что ничего не подозревавший старший дворник вскоре закрыл подвал на замок. Дело происходило летом, школу не топили, и в подвал редко кто заглядывал. Паренька нашли в последний момент, когда он едва не умер от жажды.

Вот уже несколько дней, как эти давно, казалось бы, забытые страхи вновь ожили. Эвальд потерял интерес не только к прогулкам по парку, но и к самому шветцингерскому замку. Наконец мы заставили-таки себя выйти на прогулку и у входа записались на экскурсию. Естественно, охотничий замок курфюрста Пфальцского не тянул на второй Версаль. Кроме прочего, в нем не было пышных залов, его покои, которые скорее можно было назвать скромными, Карл Теодор и супруга Елизавета Августа оборудовали для гостей. И все же было в его внутреннем убранстве некое очарование.

В XVIII столетии просители, как и сегодняшние туристы, чтобы попасть в спальные покои или кабинет князя, следовали через два вестибюля. В первом, где принимали подданных из низших сословий, пол выстлан грубыми досками, стены выкрашены, а мебель проста и целесообразна. Тех же, кого допускали во второй, встречало уже более элегантное убранство. Здесь стены были затянуты набивной хлопчатобумажной тканью с рисунком. Однако паркет и шелковые обои можно было видеть лишь в примыкающей спальне.

Лично мне больше всего нравились грациозные потолочные росписи в письменном кабинете княгини, где она пудрилась, и в ее гардеробной, а также очаровательная кофейная комната. Но изящная мебель, захватывающие виды из окна и рассказы о придворном этикете не завораживали Эвальда, как большинство туристов. Его больше интересовали массивные, тяжелые сундуки в приемных, которые служили в качестве писчих столов или архивов бумаг. Чтобы хоть как-то приукрасить сундуки, их накрывали ситцевыми покрывалами. Дежурные и, надо думать, до смерти устававшие лакеи могли, приподняв тяжелое покрывало, незаметно залезть в ящики для постельного белья, а когда потребуется — быстро снова оказаться на своих постах. Как бывший инженер, Эвальд умел ценить практичные решения подобного рода.