Читать книгу "Дно разума - Алексей Атеев"

– Не годится, не годится… – как заведенный, повторял Баня, собирая монеты назад в шкатулку. – Ты думал: я фраер? А я авторитетный… Авторитетный я, понял! И клал я на тебя!

6

Возможно, читатель, занятый острыми коллизиями сюжета, уже позабыл о существовании главного персонажа нашего повествования. Пришло время напомнить о нем.

Юра Скоков явился в горотдел милиции как самый обыкновенный законопослушный гражданин. До сих пор он бывал здесь лишь в качестве подозреваемого или обвиняемого. Короче, в качестве преступника. Он толкнул дверь, попал в полутемный вестибюль и огляделся. Все выглядело как обычно. Ряд жестких казенных стульев вдоль стены, морда дежурного за стеклом. Но даже запах, устоявшийся за десятки лет, – смесь ароматов сапожного крема, прокисших окурков и несвежей мочи, – показался ему новым и чуть ли не приятным. Скок, нужно сказать, толком не знал, к кому обратиться. Он шел по длинному коридору вдоль обшарпанных дверей и читал таблички на них. Одно имя показалось знакомым. На табличке значилось: «Иван Матвеевич Колыванов. Уполномоченный по надзору».

«Колыванов, – мысленно повторил Скок. – Иван Матвеевич…»

В памяти возник толстый краснолицый дядька с редкими усиками. Вроде ничего мужик. Зайти, что ли?

Скок толкнул дверь и столкнулся именно с ним, краснолицым. Тот, видать, собрался покидать свой кабинет. На его кителе имелись погоны майора.

– Извините, – пробормотал Скок и хотел уж выйти, когда краснолицый поймал его за рукав ковбойки.

– Погоди, парень. Рожа твоя вроде мне знакома.

– Понятно, знакома, – пробурчал Скок.

– Ага, въехал. Ты – Юрка Скоков! Я тебя брал три года тому назад. Какими судьбами?

– Откинулся вот… То есть освободился. А сюда пришел за документами. Паспорт хочу выправить.

– Освободился, значит. Хорошо. Да ты садись.

И когда Скок уселся перед заваленным бумагами письменным столом, Колыванов пристроился напротив, придвинул к нему пачку «Беломора»:

– Рассказывай.

– А чего рассказывать? – спросил Скок и закурил.

– Чего делать надумал? Опять по карманам шарить?

– Почему сразу по карманам?

– Может, завязать хочешь?

– Может, и хочу.

– А остановился где?

– У мамки в землянке.

– На Карадырке? М-да. Не хоромы…

– Это точно.

– Так чего решил?

Скок пожал плечами.

– А вашу бражку мы того… – сообщил майор.

– Слыхал.

– Этот ваш, главный… Как его?.. Федул?.. Точно, Федул. Миронов Сергей Федорович. Он себя керосином облил… Или бензином. И запалил… Предъяву ему, видишь ты, кинули, будто стучит.

– А разве нет?

– Ну он и решил честного вора изобразить. А после его похорон мы всех и накрыли. И Голову, и Харю, и Кудрявого… Вилы, короче, им сделали. Так что, Скок, не с кем тебе по трамваям шастать.

– Да понял я.

– И отлично, что понял. А вот я никак не пойму: чего ты делать собираешься?

– Не знаю еще.

– Нужно к какому-то берегу прибиваться. Советую: кончай со старым, определяйся на настоящую работу.

– Кто же меня возьмет? С двумя-то судимостями…

– Возьмут. Главное, чтобы желание было.

– Желание, может, и есть.

– А куда бы ты хотел?

– На макаронную фабрику.

– Ты, браток, кончай дерзить. На макаронную фабрику он желает! А на мартен не хочешь?

– Куда?!

– На мартен. Поближе к горячему металлу. «В ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».

– Какой мартен?.. Я же ничего не умею.

– Научишься. Не боги горшки обжигают. Пойдешь на печь, возьмешь в руки лопату и будешь кидать раскислитель.

– Здоровье не позволяет.

– Насильно, конечно, никого не заставляем, – равнодушно сказал Колыванов, – только, браток, в таком случае долго ты на свободе не задержишься. Опять на зону отвалишь.

– Это еще почему?

– Очень просто. Нынче у нас какая линия? Очистить город металлургов от разной нечисти. Ты поболтаешься-поболтаешься да и возьмешься за старое. Жить-то надо. Начнешь щипать. А мы тут как тут. И снова ты получишь пятерку и отправишься на лесоповал.

– Надоело!

– Вот и я говорю. А посему дуй на мартен.

– Не возьмут меня.

– Возьмут! Направление получишь. Начнешь работать. Комнату в общаге дадут. Словом, встанешь на ноги. Как паспорт оформишь, я распоряжусь, чтоб побыстрее все сделали, придешь ко мне, я дам бумагу, а там в отдел кадров и в цех. Все понял?

Скок кивнул.

– На аркане тебя никто не тащит, но советую подумать над моими словами. Поверь, в противном случае все будет, как я тебе рассказал. Карман – суд – лесосека. Жду тебя через три дня.

«А может, и вправду податься на завод?» – размышлял Скок, выходя из здания горотдела. Этот черт говорил с ним вежливо, можно даже сказать, по-отечески, однако в его словах прозвучала почти неприкрытая угроза. «Карман – суд – лесосека!» На лесосеку ой как не хотелось. В лагере он не раз думал о том, что неплохо бы завязать. Сейчас все обстоятельства подводили к этому. Но в цех тоже идти не хотелось. Скок прекрасно представлял, что такое колготиться у пылающей печи по восемь часов четыре смены подряд. Особенно летом! Семь потов с тебя сойдет, а воды будет выпито немерено. Ладно. Нужно вначале получить паспорт, а там видно будет. А чтобы получить паспорт, необходимо сфотографироваться. Ближайшая фотография находится на Правом берегу.

Скок сел в трамвай и поехал на Правый.

Имелся в Соцгороде один уголок, который горожане называли «немецкими кварталами». Действительно, дома, которыми был застроен этот район, несли на себе отпечаток западноевропейской архитектуры. Двухэтажные, с фасадами, отделанными диким камнем – плитняком, они образовывали маленькие уютные дворики, засаженные татарским кленом, по осени пламенеющим яркой листвой. Экзотики добавляли многочисленные арочки, лестницы, парапеты и даже бассейны, выполненные из того же дикого камня в стиле неоготика. Район строили в войну пленные немцы. Утверждали: именно ностальгические воспоминания о родной Германии заставляли их воспроизводить на уральской земле уголки Нюрнберга и Мюнхена. Однако ностальгия тут была ни при чем. Район проектировался еще до войны, и так уж получилось, что «германские» фантазии архитекторов воплощали именно немцы.

Нужно также заметить, что, хотя район и отличался «нездешней» живописностью, квартиры в «немецких» домах были неудобные, тесные, с крошечными кухоньками. Возможно, поэтому здесь было очень мало квартир на два-три хозяина.