Читать книгу "Башня - Александр Новиков"

Четвертого января 2011 года началась Оккупация.

«Миротворческие» силы вторглись в Россию с нескольких направлений. Все соседи России любезно предоставили территорию своих стран для интервенции. Исключение составили Белоруссия, Финляндия, Китай. Зато через страны Прибалтики, через Грузию и Украину «миротворцы» хлынули потоком.

Однако отнюдь не везде вторжение проходило гладко. В Калининградской области батальон морской пехоты вступил в боестолкновение с «миротворцами» из Польши и Литвы. Министр обороны Литвы закатила истерику, когда «элитный» литовский спецназ был отрезан от своих и позорно сдался русским ванькам. В ЛВО два экипажа вертолетного полка вышли из повиновения и атаковали колонну эстонских «миротворцев». Прежде чем натовские «фантомы» растерзали оба вертолета, они успели сжечь всю колонну. Министр обороны РФ Сундуков рассылал грозные приказы, предписывающие не вступать в столкновения с «миротворцами». При этом министр подчеркивал, что задача вооруженных сил – «обеспечивать нерушимость границ государства, его территориальную целостность и суверенитет». На третий день оккупации прямо на службе застрелился заместитель министра. В народе, однако, ходили слухи, что он не застрелился, а был убит, когда шел убивать министра-предателя. В войсках пили. Дисциплина, и так не ахти какая, стремилась к нулю. Дезертирство среди солдат срочной службы стало повальным. Уходили с оружием, сбивались в банды, беспредел творили страшный.

Народ – отнюдь не по классику – не безмолвствовал. Возмущался народ. В очередях за гуманитаркой. Ее в те дни раздавали щедро… Возмущался народ, а гуманитарку брал. В реальный протест возмущение почти никогда не выплескивалось. В крупных городах властвовали «Кавказы» и «Ужасы» – не забалуешь. А провинция уже давно жила своей собственной жизнью, в которой царили полная безнадега, нищета, скотство и пьяное отупение…

В основном Оккупацию провели за месяц. Случалось, что где-то вспыхивали стихийные очаги сопротивления, но эстонские культуртрегеры, щирые украинские хлопци и суровые воины ислама сопротивление безжалостно давили. Их лютый энтузиазм приводил в смятение ценителей общечеловеческих ценностей. Но он же освобождал их от грязной работы… Да и откуда старой дряблой Европе набраться этой самой лютости?

Все произошло быстро. Ошеломляюще быстро. Неправдоподобно быстро. Этакий блицкриг.

Во всех субъектах федерации вдруг объявились комиссары Совета Европы… Сопротивления как такового еще не было, но уже пошли аресты «террористов» и «лиц, подозреваемых в террористической деятельности или в пособничестве таковой».

Вот тогда-то в руку Борису Б. сунули зеленую веточку и сказали: помаши, Боренька, веточкой. А мы поддержим. Авторитетом мирового сообщества. Танками. Ужасом…

За стенкой вскрикнул во сне Зоран, быстро заговорил по-сербски. Полковник устало откинулся на спинку стула, помассировал глаза и посмотрел на часы. Была половина пятого… Полковник поставил точку, выключил комп.

Глухая ночь висела над Северо-Западом, глухая.

* * *

Уйти ему удалось… но вот идти было некуда. Он зашел в какой-то дом на набережной. Поднялся на последний этаж, на чердак. Потревожил голубей. Подсвечивая себе подсевшим фонариком, осмотрелся. В углу увидел чье-то лежбище – матрац, кресло, пара ящиков, грязная куртка, кастрюля, консервные банки, свечной огарок. Вторгаться на чужую территорию не хотелось, но, судя по пыли и помету, покрывавшему «мебель», здесь давно никто не жил. Иван решил: пересижу тут до утра и уйду… И тут вдруг загрохотало, загремело, озарились слуховые окошки. Иван замер. Уже через секунду понял: фейерверк! Фейерверк в честь официального открытия небоскреба «Промгаз-сити». Он подошел к слуховому окошку. Оно было как раз на высоте глаз. Небо над Башней сверкало, вспыхивало всеми цветами спектра, переливалось.

Буйство огненных цветов продолжалось около получаса и завершилось весьма эффектно – над башней вспыхнул огромный голубоватый язык пламени – символ компании «Промгаз». Он держался в небе невероятно долго и казался почти настоящим. Он светился неживым газовым светом, заливал все вокруг…

Все стихло, стало темно.

Иван присел на ящик в углу. Вытащил сигарету. Собрался прикурить, и – обожгла мысль: как там Петрович? Иван вспомнил слова Петровича: я – стреляный воробей, разведу их на раз-два… Нет! Нет, не так он сказал. Он сказал: разведу их на айн-цвай-драй… Иван представил себе лицо Германа Петровича – лицо немолодого, пьющего мужчины. Представил его взгляд с прищуром – взгляд повидавшего человека. Вспомнил слова: а вот увидишь!.. Слова эти были про тучу, про снег, но теперь в них был какой-то иной смысл… А вот увидишь!.. И он увидел… И вдруг ощутил горечь. Оттого, что относился к Петровичу… неправильно. Не то чтобы плохо или надменно, а… неправильно. А Петрович его фактически спас. И сейчас Петровича допрашивают «гестаповцы». А он уже и так неблагонадежен. Потому что сынок у него в «Гёзах». И если ему пришьют укрывательство, то пятерочку он огребет… Остается только надеяться, что Петрович разведет их «на айн-цвай-драй».

Ай, Петрович, Петрович…

На чердаке Иван просидел до пяти часов. А потом спустился вниз и двинулся на север, к кольцевой. Он решил, что рванет в Карелию, к Слону… Больше было просто не к кому.

Когда Иван дошел до Кольцевой, небо посветлело, край его сделался синим, потом голубым. Со всех сторон лежал скучный, серый, однообразный пейзаж, но разглядеть детали было невозможно. В полумраке высились градирни, похожие на средневековые крепостные башни или увеличенные в тысячи раз шахматные ладьи.

В том месте, где он вышел к кольцевой, дорога пересекалась с небольшой речушкой. Иван не знал, как она называется. Он поднялся на мост. Мимо проехал автопоезд – полотно моста загудело, завибрировало под весом стального монстра. Иван ощущал вибрацию через подошвы ботинок.

Над горизонтом показался край солнца. Первые лучи упали на равнину. Пейзаж мгновенно преобразился. Иван осмотрелся и понял, что это не пейзаж. Это – пространство… Хаотично организованное индустриальное пространство. На нем стояли вразброс какие-то ангары, заборы, склады, лежали подъездные пути, канавы. Дымили трубы. Кое-где протекали ручьи и речушки, росли отдельные деревья или небольшие перелески. А вдали виднелся настоящий лес. За горизонт уходила высоковольтная линия. На земле параллельно ей блестели рельсы железной дороги. По ней катил состав – длинная цепочка ярких цистерн. Две или три минуты Иван стоял, рассматривал пространство. Потом решил: надо идти. Пока еще есть хоть какой-то запас времени, надо идти… Он прикинул: разумнее всего пойти к железной дороге. Если повезет, удастся сесть на какой-нибудь проходящий товарняк. А не повезет – придется идти пешком. Иван прикинул: наиболее короткий путь – напрямик, но он же и наиболее опасный – в любой момент могут появиться «глазастые птички». Сами по себе эти «пернатые» не представляют опасности, но вслед за ними может появиться «Джедай»… Иван решил, что пойдет буквой «Г». Сначала к лесу, а потом лесом к железке. Так будет длиннее, но и безопаснее. Он наметил ориентир – высокую полосатую трубу – спустился с дорожной насыпи, нырнул под мост. Теперь грузовики неслись над его головой. Он пошел вдоль берега речки. Вода в ней казалась маслянистой, мертвой распространяла неприятный «химический» запах. А над водой плыл то ли туман, то ли испарения. Рыбы в этой речке не могло быть. Впрочем, в ней не могло быть ничего, кроме каких-нибудь пиявок и бактерий. На берегу речки лежала дохлая крыса. Иван подумал: опухоль. Раковая опухоль на теле земли.