Читать книгу "Агония - Николай Леонов"

Костя Воронцов угадал: субинспектор нервничал. Дело в том, что к утру он пришел к мысли довольно очевидной. Когда Сурмина и Батистова из бильярдной к Корнею через проходные дворы вели, то неопытных сотрудников наверняка заметили. Узнав, что за гостями тянулся хвост. Корней нехитрую комбинацию с побегом разгадает. Он начнет думать, кто из двоих — из милиции, и, вполне возможно, за опознавателем пошлет. А кто лучше старого Савелия уголовный мир знает? Никто. Придя к такой мысли, субинспектор накинул на себя одежонку старенькую (несколько нужных вещичек всегда в шкафу держал) и быстро отправился в Марьину рощу к давно ему известному дому. Квартала Мелентьев не дошел — идут двое: один маленький, другой — лоб здоровенный. Он еще не успел в подъезд втиснуться, как мимо Савелий прошмурыгал. Мелентьев к здоровому мужику пригляделся и Леху-маленького узнал.

Субинспектор за ними до гостиницы “Встреча” дошел без приключений. Леха только у дверей оглянулся, но старый сыщик в тот момент уже стоял в подворотне. Он вернулся в кабинет, распорядился навести справки о хозяевах гостиницы и к обеду о постоянных обитателях заведения знал уже многое.

Анна Шульц — фикция, хозяин, конечно. Корней. И исчезнувшая было Паненка объявилась. Мелентьев ее без труда узнал в горничной Даше Латышевой. Он подобрал на нее имевшийся материал: ничего конкретного, прямых показаний на девочку нет. Корней тоже чист, к гостинице и подступиться не с чем. “Встреча” функционирует два года, сколько же там интересных людей перебывало? Однако из “висячек” — так в уголовном розыске называли нераскрытые преступления — ни одна к Корнею не подходит. Мелкие кражи, уличные грабежи, убийство в пьяных драках — все это Корнею не к лицу, он не станет размениваться. Значит, затаился, готовится, а пока принимает гастролеров, тянет с них помаленьку. Где-то он Паненку подобрал, для чего девчонка ему понадобилась? Все это обдумывал Мелентьев, хотел уже Воронцову доложить, но решил повременить. Начнутся шум, беготня, разговоры, совещания, а тут деликатный подход требуется. “Пока мне на шею с указаниями и сроками не сели, я обмозгую не торопясь”, — решил субинспектор.

Корнеев содержит гостиницу два года. Примерно тогда он и в Москве появился, тихо приехал, с уголовниками не вязался. Видимо, деньги у него были, он Анной Шульц прикрылся и купил гостиницу ее покойного мужа. Не торопился он, приживался, оглядывался, надо думать, где-то сейф приглядел. Тут ему работник по металлу и понадобился. Зачем? Батистова и Сурмина он принял, будет теперь с ними разбираться. Нужна связь — как установить? Гостиница... Кто входит в гостиницу без приглашения?

Жилец отпадает, они его не примут. Электромонтер... водопроводчик... Можно, но посещение разовое, с человека глаз не спустят, как придет, так и уйдет. За едой они, конечно, сами ходят. Что еще? Прачка? Кто-то им стирает, ни Анна, ни Дарья простыни, полотенца да наволочки не осилят. Прачка.

На этом месте и прервал субинспектора Костя Воронцов. Когда Мелентьев начальника за дверь выставил, долго не мог успокоиться, мысли в порядок привести... “Мальчик-то взрослым стал, приметил, что я не в порядке, нервничаю. Вернется со свиданки, доложу, он обидится, что молчал целый день. Ладно, с Костей мы разберемся, — решил Мелентьев, — сейчас главное — найти ход в гостиницу”.

Константин Николаевич Воронцов, выйдя из кабинета, задумался. Иван Иванович сегодня на себя не походил. Наверно, он за Сурмина беспокоится, решил Воронцов, спускаясь по лестнице. На улице, под лучами заходящего солнца, заботы эти как бы побледнели, а вскоре и совсем растаяли. Он торопился на свидание, где ждала его первая любовь.

Костя родился в Москве, но не переставал удивляться этому загадочному, все время меняющемуся городу. Сегодня он шел по улице и любил ее всю, с обшарпанными домами, новостройкой, дребезжащим по бульварному кольцу трамваем, выползающим с Петровки автобусом, мороженщицей под часами и папиросниками, которые кинулись, завидев его, в подворотню. Мальчишки испуг только изображали, они-то знали, что Воронцов мужик мировой.

Он, чувствуя, что за ним наблюдают, сделал лицо строгое, “не заметил” высовывающиеся из подворотни чумазые мордашки, прошел на бульвар и услышал за спиной свист и гвалт высыпавшей на площадь ребятни. Лето, сейчас для них лафа, тепло, чуть прикрылся — и одет, народу на улице много, голодным не останешься. Нет у ребят проблем, пусть у взрослых голова болит.

“С беспризорностью пока справиться не можем, — думал Костя, поймав на лету и надкусывая клейкий липовый лист. — Крупская докладывала на президиуме Государственного ученого совета... Гривенник с колоды карт, копейку с каждой бутылки пива отчисляют на борьбу с беспризорностью. Ни людей, ни денег не хватает. Пока не хватает, — Костя засмотрелся на молодую пару. Отец держал на руке малыша, жена опиралась на руку мужа. — Все люди как люди: с детьми, с женами, а я, дурак, — с пистолетом”, — кокетничал перед собой Костя, глянул на часы и пошел медленнее. До условленного часа оставалось еще порядочно, а заветная афишная тумба — за углом. На тумбе афиши менялись редко. Костя знал, что сейчас увидит поблекшие лица Савицкого и Максакова, которые и “вокал и сатирики” в ресторане “Арбатский подвал”, где ежедневно цыганский хор под управлением А. X. Христофоровой. Неизвестные Косте Эржен и Удальцов исполняют комическую чечетку. Вот взглянуть бы, что за штука чечетка комическая. А в “Форуме” — сверхбоевик “Дом ненависти” и в главной роли — мировая артистка Пирль Уайт. Вот имечко себе отхватила, а не знает, что “мировая” на нормальном языке совсем даже не то, что она думает.

По тому, как сердце забилось, Костя понял: время. Главное, чтобы пришла. Пусть мучает и невесть что из себя изображает — только увидеть, за руку взять, как бы невзначай губами волос коснуться, запах колдовской ощутить. Он уже знал: французские духи “Коти”, три рубля грамм. С ума сойти! Он дошел до угла, не завернул, отмерил пятьдесят шагов в обратную сторону, подошел к тумбе. Афиши сменили, к чему бы это? Теперь не придет. Он тупо смотрел на бумажные незнакомые лица. Какие-то Пат и Паташон. Костя тронул пальцем заскорузлую от клея бумагу, хотел сосредоточиться, прочитать, что же тут написано... глаза ему закрыли прохладные ладони. Он прижал эти ладони к лицу и неожиданно для себя поцеловал, осторожно поцеловал, боялся спугнуть. Так бы и стоял Костя, будто нет на этой улице ни единой души... Сердце замирает, сейчас разорвется...

— Здравствуй, — сказал он, снова целуя ладони, повернулся, словно не живой.

Даша похлопала Костю по щеке.

— Здравствуй. Отдай, самой нужны, — и спрятала руки за спину. — Где это ты руки целовать научился?

Костя не ответил, улыбнулся смущенно. Словами тут ничего не объяснишь. Даша взяла его под руку, раньше Костя стеснялся, теперь привык, даже удовольствие получал.

— Ты молодец, Даша, сегодня почти вовремя.

— На минуту раньше пришла. Ты из меня солдата воспитаешь.

— Каждый культурный человек должен быть точным, — Костя немного пришел в себя, даже глаза поднял. — Ты не голодная?

Дашу умилял этот вопрос, который Костя задавал каждый раз обязательно.