Читать книгу "Оранжевая комната - Марина Серова"

Это был первый и последний упрек, обращенный ею к своему благодетелю.

Спустя два с половиной часа, измученная, мокрая, как мышь, и униженная, Маргарита, глядя, как он подписывает приказ о принятии ее на работу, поняла, что никогда не сможет простить его.

Но время шло, он дал ей несколько хороших ролей, и девушка позабыла многое. Актрисы живут на сцене, все остальное время им приходится расплачиваться за это. Так было всегда, так, очевидно, и будет. А то, что режиссер видел в ней сначала женщину, а потом уже остальное, – тоже не его вина. Таким сотворила его природа.

Но в таком случае, рассуждала Марго, надо оправдывать всех убийц и подлецов, ведь их сделала такими природа.

Прошло еще какое-то время, и Маргарита поняла, что дело не только в природе. Многое формируется у человека позже рождения. И в этом виновата не природа, а люди, которые окружают его.

Разве то, что Маргарита перестала верить в чистоту и порядочность, не имело отношения к режиссеру? Или точнее: причастен ли он к этому? Заставлять плакать на сцене, бороться и страдать, отстаивая собственную честь, и в то же время в реальной жизни относиться к актрисе, к женщине, словно к куску мяса?

Однажды, в такой же пасмурный и тихий осенний вечер, когда в театре не осталось почти никого, Марго, спускаясь по лестнице из своей гримерной к выходу, услышала какие-то крики.

Они доносились из кабинета главного режиссера.

Она осторожно приблизилась к двери и попыталась толкнуть ее. Дверь оказалась запертой. Тогда Марго присела и заглянула в замочную скважину.

Она узнала девочку, которую видела несколько дней назад в коридоре. Выпускница театрального училища Света Ландышева.

Режиссер усадил ее в кресло и подошел к ней вплотную. Марго не могла видеть всего, но прекрасно понимала, что именно происходит. Она видела только часть головы Светы, старавшейся изо всех сил. Рука режиссера гладила ее по голове и помогала выдерживать темп.

Потом Света закашлялась. Он, застонав, сказал ей что-то резкое. И Марго поняла, что он пьян.

Свету приняли в театр. Марго пыталась поговорить с ней, но новая пассия режиссера восприняла это как попытку избавиться от нее.

Они стали врагами.

А Марго, чувствуя, что не может больше оставаться в театре, вернулась в Маркс. Устроилась руководителем драмкружка в местный Дом культуры.

Изредка, приезжая по своим делам в Тарасов, она если и заходила в театр, то лишь для того, чтобы повидаться с Германом – гримером. У них были довольно сложные отношения. Это и любовью нельзя было назвать, а скорее всего – привязанностью. Герман подыскал ей работу в небольшой театральной студии при консерватории, попросил ее остаться и поселиться у него. Она отказалась. Но их отношения после этого разговора словно бы потеплели.

В родном городке у нее был любовник, но он был женат и имел детей. Никакого будущего. В этом смысле Герман был, конечно, предпочтительнее.

Но прошел еще год, и Марго поняла, что время упущено. Ей было уже тридцать два, а у нее ничего не было: ни приличного жилья, ни нормальной, достойно оплачиваемой работы, ни любимого человека, ни детей. Никого и ничего.

Возвращаясь после работы, она обедала и ложилась на софу, где ее ждала новая книга. Никаких событий в ее жизни не происходило. За окнами шел дождь, либо снег, либо жужжали от зноя и духоты мухи. Жизнь остановилась.

Единственный человек, с которым она общалась, – соседка Маша. Простая женщина, забегавшая к ней иногда, чтобы покурить тайком от мужа.

Вот тогда-то и пришло письмо из Мюнхена.

Оно перевернуло Маргарите всю душу.

Конечно, она помнила этого высокого худого старика с коротко остриженными седыми волосами, ее деда Отто Либена. Они с матерью часто приходили к нему в дом, хотя мать была его внебрачной дочерью.

Дед жил с семьей, все они дружно ухаживали за большим садом, сад спускался прямо к воде, возле которой росли уже не вишни, а желто-зеленые ивы, держали свиней и кур. Жена Отто, Грета, молчаливая аккуратная женщина, работала на маслозаводе.

Все в городе знали, что скоро они уедут в Германию.

Иногда дед сам приходил к ним домой, приносил маленькие домашние колбаски, сделанные из набитых свининой кишок, или кровяные – из крови и риса.

Когда Марго заболела воспалением легких, Отто оставался у них и всю ночь рассказывал ей интересные истории о войне, о том, как их выселяли из Маркса в Казахстан, о том, как пришлось бросить все, нажитое годами.

Были рассказы и о дождливом городе, и о какой-то оранжевой комнате, но они почти стерлись из ее памяти.

Что должен был привезти ей посланец из Мюнхена и как зовут человека, которому секретарь деда отдал четвертую часть гравюры. Что это за гравюра? Из чего она сделана? Может, из серебра или… золота? И неужели к ней из далекой Германии приедет ее дядя Карл Либен? Ведь он единственный, кто остался в живых из рода Либенов. Нет, не единственный, есть еще она – Маргарита. По матери Калинина. Но ведь могла бы в свое время взять фамилию Либен.

Марго долго смотрела на письмо. Края его были истрепаны, создавалось впечатление, что конверт вскрывали. Оно и понятно. Говорят, письма из-за границы просматриваются до сих пор. Что ж – им видней. Но все равно, никакая сила не помешает ей теперь уехать отсюда, из этого сонного царства, а если быть точнее – из царства пьяного! В этом городе пьют все, начиная с подростков и кончая стариками.

Теперь этому пришел конец. Она не увидит больше пьяные рожи соседей, не услышит крик и брань, слезы и стоны женщин, которых избивают их мужья.

Когда к ней забежала Маша, в халате, нечесаная, Марго почему-то взглянула на нее совсем другими глазами. Разве так должна выглядеть двадцатипятилетняя женщина? Разве можно себя так запускать?

– Я получила письмо от деда, – сказала Марго, помогая прикурить Маше. – Из Мюнхена.

В это время за окном произошло какое-то движение. Марго встала и выглянула. Какой-то парень мочился прямо на стену ее дома. Она жила на первом этаже, и подобную картину ей приходилось видеть не впервые.

Марго отошла от окна и вернулась на диван.

– И что же он пишет? – спросила Маша.

– Что скоро умрет, а ко мне со дня на день должен приехать его сын, мой дядя. Сводный брат моей матери.

– И что же будет дальше?

– Не знаю, – искренне ответила Марго. – Пока не знаю.

Она не собиралась откровенничать. Только открой рот, об этом сразу проведает весь город.

А вечером того же дня в ее дверь позвонили. Марго подошла и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял незнакомый мужчина. Для дяди он был слишком молод.

– Откройте, – произнес он с сильным акцентом. – Вы Калинина Маргарита?

– Да. – Марго открыла дверь и впустила незнакомца в прихожую.