Читать книгу "Мертвые из Верхнего Лога - Марьяна Романова"

Никодим явно обхаживал девицу — нелепо, как делают только вульгарные пошляки. Он позволял себе слишком низко наклоняться к ее лицу, и Мите вдруг вспомнилось, что от дворника всегда пахло чесноком и немного водкой. От этой мысли его затошнило. Впрочем, девку в чужом платье явно не смущал такой кавалер — она хохотала, запрокинув голову, и смотреть на нее было противно.

Странно, но отвращение будто бы придало юноше сил. Решительно сжав губы, Митенька пошел вперед.

Никодим узнал его не сразу, что удивительно: виделись они не так давно, прическу Митя не менял и был все в той же гимназической шинели, которая уже слегка трещала по швам, потому что за лето он немного вырос и сильно раздался в плечах.

— Что вам… — начал дворник и осекся, удивленный. — Савицкий? Ты, что ли?

— Да, я, — сдержанно ответил Митенька.

Девица в белом перестала хохотать и без эмоций на него уставилась. У нее было молодое, но отечное лицо с некрасиво разросшимися серыми бровями, оспинами на щеках и крупными водянистыми глазами цвета заброшенного пруда.

— Какого черта пожаловали, барин? — К Никодиму вернулась нахальство.

Без бороды и усов он выглядел моложе и злее. А вот рот у него оказался бабий — мягкий и безвольный. И губы розовые, как у купеческой дочери. Митенька смотрел в наглое лицо и ненавидел его. Ненавидел как ничто другое на свете. Это лицо вдруг почудилось мальчику олицетворением всего того, что пришло так неожиданно и разрушило его налаженную жизнь — грязными сапогами ворвалось в его дом, поддерживало огонь книгами, которые учили Митю быть таким, каким он стал; утянуло в пропасть мать, до смерти закололо штыком отца; вышвырнуло на улицу его, Митю, еще ребенка, неприспособленного, одинокого. А само осталось румяным в ожидании благоволящего завтрашнего дня.

— Да так, — сквозь зубы сказал Митя, едва сдерживая себя, чтобы не наброситься на дворника с кулаками и не расквасить его довольную рожу, — мимо проходил, должок решил забрать.

— Должо-ок? — прищурился дворник, а девка расхохоталась, явив миру отсутствие одного из передних зубов.

— Да, — с достоинством повторил юноша. — Ботинки мои. Что, забыл? А мне они понадобились.

— Вали ты отсюда, блаародие! — Дворник сделал широкий шаг вперед, и Митенька призвал на помощь все внутренние силы, чтобы остаться на месте, не отступить, выдержать взгляд. — Все равно у меня их больше нет. Продал я их, малы оказались.

— Ничего страшного. — Митя сам удивлялся собственному спокойному голосу. — Раз продал мои ботинки, отдавай тогда свои.

Ему вдруг стало жаль, что Хунсаг его не видит. Наставник был бы доволен.

— Ты совсем спятил, Савицкий? — Глаза дворника словно застила красная пелена, в тот момент он стал похож на быка, которого раздразнили дети.

Дальше все было как в тумане. Дворник шагнул вперед, занес над Митиной головой свой тренированный в уличных драках кулак, и мальчик, чья макушка едва доставала до его подбородка, чьи руки чаще перелистывали страницы книг, чем занимались хоть каким-то физическим трудом, вдруг ребром ладони резко ударил Никодима по шее. Никогда в жизни он не обучался искусству боя, у него не было ни стратегии, ни опыта, нужное движение пришло словно извне. Митя ударил и отступил, его сердце колотилось, «убьет, убьет…» — думал он.

И вдруг глаза Никодима как будто прояснились — сначала в них появилось удивление, потом — что-то, напоминающее досаду, а потом все залила пустота. Широко расставив руки, мужик повалился на спину, да так и остался лежать, уперев невидящий взгляд в серые облака.

— Убил, убиииииил! — заголосила девка в чужом платье.

И тогда Митенька бросился бежать, не разбирая дороги. Навстречу попадались какие-то люди, и кто-то попытался ухватить его за плечо, но юноша даже не замедлил шаг, и от него отстали. Через какое-то время он свернул в темный переулок, рухнул на четвереньки, споткнувшись, и его долго рвало желчью.

Наконец приплелся Митя к знакомому флигельку и вдруг подумал: «А ботинки-то я так и не забрал, и как теперь доказать Хунсагу, что я победил? Что преодолел себя, пересилил?»

Не без опаски он постучал в хлипкую дверь, что было вежливой формальностью, поскольку замка все равно у них не водилось. Никто не ответил, однако в комнате горел свет.

Митенька осторожно потянул дверь на себя. Своего наставника мальчик увидел сразу — тот лежал лицом вниз на софе, ноги его были укутаны кое-где порванным одеялом, и, похоже, Хунсаг находился в глубоком сне, что было странно — ведь он никогда не спал днем. Ему вообще хватало трех-четырех часов сна. Спустя какое-то время и Митя должен был научиться полноценно отдыхать за такой незначительный промежуток времени.

Растерявшись, Митенька сначала интеллигентно кашлянул, а потом все же решился и осторожно потряс Хунсага за плечо. Он вдруг сообразил, что никогда раньше не видел наставника спящим, тот всегда ложился позже него, а вставал намного раньше.

Мужчина не пошевелился, и Митя заподозрил неладное. Он осторожно перевернул Хунсага на спину — и увидел то, что больше всего на свете боялся увидеть с того самого дня, когда наставник объявил, что не доживет до весны.

Лицо Хунсага посинело, светлые глаза были широко открыты и казались стеклянными, губы же растянуты в подобие улыбки. Жутковатое зрелище. Митя коснулся его лба — тело того, кто называл себя великим учителем, уже начало остывать, а значит, он был мертвым не первый час.

Митя упал на колени возле софы и заплакал — сначала тоненько, как девчонка, а потом и в полный голос. Он оплакивал и человека, спасшего его жизнь и за считаные месяцы ставшего самым близким другом, и маму, которая даже не успела подарить ему последний поцелуй, и отца, который так бездарно нарвался на штык в пьяных руках, и отчасти себя самого.

Что ему теперь делать, куда идти?

Юноша не знал, сколько времени прошло, сколько он просидел так у ложа мертвеца, обняв руками колени и раскачиваясь взад-вперед. Но настал момент, когда рот его пересох так, что стало больно проводить языком по губам. Митя вспомнил, что на столе должен быть ковш с водой.

Пройдут годы, а потом и десятилетия, и он почти забудет и этот день, и свое тогдашнее состояние — все, что имело отношение к Митеньке Савицкому. Он возьмет новое имя — Хунсаг, которое будет носить с гордостью. Сначала имя станет как бы охранным талисманом, словно вместе с набором букв ему передастся часть волшебной силы наставника, а потом — потом он срастется с ним навсегда. Из его памяти сотрутся имена прежних знакомых и даже некогда любимые лица родителей. Отправится скитаться по миру, и каждый его день превратится в волшебное путешествие. Он научится всему, о чем когда-то рассказывал наставник, которого мальчик Митя слушал недоверчиво, побывает в Тибете, Индии, Китае, Египте и Латинской Америке. И однажды поймет: он изменился настолько, что имеет все основания считать себя не то чтобы не-Митенькой, но и не человеком вовсе.

* * *