Читать книгу "Сон Брахмы - Роман Светлов"

– Так, говорите, весь архив «Искусствознания» затопили? Чего только в этой жизни не бывает!

– Милиция утверждает, это несчастный случай, – осторожно вставил Матвей.

– А как же! – хохотнул Олег Викторович. – Свалить весь архив негативов в подвал, через который тянутся трубы с отоплением и холодной водой, в подвал дома, капитальный ремонт которого не делался два десятка лет? Как это назвать? А вы знаете, дорогие мои, что негативы должны храниться в определенных условиях, что они вообще-то имеют свой срок хранения? Думаю, еще до потопа больше половины негативов погибло.

– Нам сказали, что вы делали копии. Это так?

Фотограф расплылся в довольной улыбке.

– Да, это так. Я – запасливый человек. Я копирую все, что мне нравится.

– Фрески в церкви Александра Невского вам понравились…

– Еще бы. Необычные фрески. Я стал одним из первых, кто их увидел. Их ведь не реставрировали очень долго. А может быть, вообще никогда не обновляли. Как написали, так и стояли, коптились. Думаю, уже лет двести назад никто не различил бы деталей фресок. А советская власть дала деньги на реставрацию! И всего за пару лет до вашей сраной Перестройки.

Матвей никак не прореагировал на слова фотографа. Олег Викторович пожал плечами и продолжал:

– Реставрировали, конечно, наскоро, но лишнего не пририсовывали и успели вскрыть почти половину площади первичных росписей. Приезжали из Москвы, осматривали результат. Среди искусствоведов был и тот Пал Палыч, который вам обо мне рассказал. Поначалу – скучнейший тип, сухой и надменный. Он как раз докторскую готовил к защите и имел в кармане договор с «Искусствознанием» на издание альбома по фрескам церквей XVI–XVII веков. Думаю, договор с издательством грел его душу не меньше, чем докторская; деньги-то при советской власти платили… Ну да ладно, не будем о грустном.

Короче, вызвали меня, а я уже участвовал в съемках разных церковных росписей для альбомов. Выписали мне командировку в вашу слободу, дали «уазик», чтобы я перетащил технику. В первый же вечер надрались с директором местного совхоза – с тем, который держал в этой церкви столярку, – пока не понаехали реставраторы. А наутро пошел фотографировать. Первый день не помню – голова гудела от зеленой «андроповской» водки, с Пал Палычем собачился по любому поводу. А на второй день пригляделся к фрескам и стало интересно. Ни черта, конечно, не понимал, особенно когда Иваницкий принимался бубнить о канонах церковной живописи. Но какая-то дьявольщина постоянно чудилась в этих фресках. Особенно когда проявлял негативы. Так, вживую, это незаметно, но на негативах казалось, что на фресках нарушены пропорции – совсем чуть-чуть. Ну, знаете, как это бывает на рисунках шизофреников: все вроде бы правильно, а все равно – шиза.

На негативах казалось, что линии фигур на фресках слегка размыты и чуть вытянуты. Словно проступают сквозь марево. Знаете, так еще режиссеры модных фантастических фильмов показывают виртуальную реальность. Почему так происходило – сказать не могу. При печати все вставало на места, и получалась точная копия того, что написали четыреста лет назад. Как-то я спросил у Пал Палыча, не видел ли он что-то подобное при снимках в других церквях. Он пожал плечами и сказал, что не помнит. Тогда, кстати, мы с ним и помирились. Даже выпивали вместе. Но приятелем с этим сухарем так и не стали. Выше человеческих сил!

Ну а самые странные иконы были на стене в левой части от алтаря, наверху. Там стена начинает плавно переходить в потолок, поэтому фигуры кажутся совсем неестественными – даже с учетом всех их канонических, то есть непривычных нам, пропорций.

– Вы покажете фотографии? Или негативы? – перебил словоохотливого хозяина Матвей.

– Да, конечно, – Олег Викторович поднялся, но вдруг замешкался и хлопнул себя по лбу: – Старею, друзья мои! Все мои снимки восьмидесятых не здесь. В квартире у жены. Если бы я хранил здесь весь свой архив, то, ей-богу, не сумел бы вас принять.

Он изобразил руками воображаемые груды папок, которые должны были завалить всю его гостиную.

– А в цифру вы свои фотографии не переводили? – негромко спросила Варя.

– Вот-вот! – оживился Матвей. – Негатив может испортиться, потеряться, а в цифровом варианте сроки хранения почти бесконечны…

Олег Викторович отчего-то мрачно посмотрел на девушку:

– Ага! Жесткие диски имеют привычку гореть, дискеты – быть украденными или сломанными. Знаем мы эти вечные хранения. Я – консерватор, и тем горжусь… Хотите, я вам объясню, что там было нарисовано?

Олег Викторович сходил в соседнюю комнату, принес несколько больших листов бумаги, маркеры. Рисовал он, конечно, крайне схематично, но работа с фотоаппаратом выработала у него цепкую память и отличное чувство композиции.

На листе быстро появились контуры иконы Страшного cуда, о которой Матвею рассказывал отец.

– Ничего не кажется странным? – с торжественным видом спросил Олег Викторович. – Еще раз смотрите: вот Судия, вот ангелы и бесы тащат тех, кто им попался в лапы… или в крылья. А зачем тогда нижний ряд – с земледельцами, пастухами и воинами, которые ведут себя как ни в чем не бывало? Страшный cуд их не касается? Все это крайне двусмысленно. И вот еще, смотрите!

Олег Викторович нарисовал на самом краю листа фигурку парящего человека.

– Вот здесь, у правого края нижнего уровня, того, где изображены земляне, которым нет никакого дела до Страшного cуда, изображен один персонаж. Пал Палыч Иваницкий сказал, что так писали в XVI веке иконописцев: в длинной робе, что-то сжимает в руках. Он один видит, что происходит на более высоких ярусах. И он, похоже, взлетает! Ну не как ракета или птица! Как бы воспаряет. Словно во сне. Но направляется не вверх, ко Христу, а куда-то в сторону, к краю изображения. Пал Палыч говорил мне, что это – просто невозможно, что в те времена все движения должны быть связаны с центральной композицией. Все сворачивалось вокруг нее как вода в воронке. То, что называется «обратной перспективой». А тут, понимаете ли, богомаз, который вообразил себя воздушным шариком и летит куда вздумает.

– Странно, я ведь был в отцовском храме не раз, смутно помню икону Страшного cуда, ну а этого летуна не помню совершенно точно, – задумчиво сказал Матвей.

– Нет ничего удивительного. К такой фреске нужно присматриваться долго, прежде чем понять, что там изображено. К тому же до того, как реставраторы вскрыли эти изображения из-под слоя сажи и копоти, фигуру летающего богомаза не видели не один десяток, если не сотню лет. Да и после того как мы ушли из храма и он опять перешел в хозяйство Алексеевского совхоза, фреску могли испортить. Или замазать. Кто знает? На фотографиях она есть, и все тут.

– Когда мы могли бы увидеть ваши фотографии?

– Подождите! Я еще не все рассказал. Дело в том, что эта фреска была лишь частью настоящего триптиха. Причем не центральной! Левой частью. Справа от нее находилось еще два сюжета. Очень плохо сохранившиеся, но не менее странные.