Читать книгу "Наследник волхвов - Михаил Зайцев"

Под определение «куда подальше» Еритница подходит идеально, и Федор, поблагодарив за совет, не преминул навести справки о данном населенном пункте. Дескать, слыхал краем уха, что есть такая богом забытая деревушка в живописном ландшафте у черта на рогах.

«Линять» в Еритницу блатные не советовали. Хотя и не сыщешь в районе лучшего места, чтоб «сховаться» от оргпреступности. Безнадзорная деревенька. Совались в нее, было дело, пытались в ней «пальцевать» бандиты, заезжали туда «качать мазу» блатные, да плюнули в итоге и те, и другие на сей мятежный малонаселенный пункт. И бандитов, и уркаганов в Еритнице «приопустили» одинаково, тем самым сохранив баланс крутизны конкурирующих преступных группировок. Было дело, было – эмиссаров оргпреступности встречать вышла вся деревня, и стар и млад, плечом к плечу, с косами да вилами. Живут в Еритнице сплошь какие-то «отморозки», типа, как в заповеднике. И каждый готов за коллективное отшельничество костьми лечь. Живут сельхозтрудом, ну чистый колхоз – сельскохозяйственную продукцию дружно, оптом сдают перекупщикам. Коноплю и мак втихаря вроде как не выращивают, на базар в город не приезжают, с ментами, с законом в нормальных отношениях, даже в подозрительно нормальных. Самостоятельная деревенька, чтоб она сгорела.

– Короче, Еритница живет, де-факто, за «железным занавесом», в полном суверенитете, да?

– Похоже на то. Виктор, жми на газ смелее. До поселка Крайний более двухсот километров, держи скорость на уровне сто двадцать минимум. Сергач, бросай курить. Рекомендую покемарить, раз есть возможность.

М-да, денек сегодня выдался на славу. Сергач уже успел побывать в средней тяжести шоковом состоянии, выпить, протрезветь, подраться, встретиться с психиатром, и неизвестно, чего еще случится до восхода луны. Игнат пристегнул ремень безопасности, закрыл глаза. В сон провалился моментально, словно под лед. Тяжелый, перемалывающий обилие пищи желудок весьма и весьма способствовал стремительному погружению в пучины сновидений.

Разбудила Сергача – вытолкнула из проруби мутных сновидений – колдобина на асфальте. Что ни говорите, а из двух вечных российских зол дороги – худшее.

«Нива» подпрыгнула, наверное, сантиметров на пятьдесят. Как не перевернулись – одному богу известно. Приземлилась на встречной полосе, крутанулась, шипя колесами, визжа тормозами, встала...

– Фокин, блин, ты охренел?!! Не видишь, куда едешь?!

– Виктор, уснул?!

– Кончайте вы, мать вашу, горло драть! Видел я трамплин! Видел! Бабка, мать ее, под колеса кинулась!..

Конечно, бабка не кидалась под колеса. Однако, покрутив головами, соратники каскадера Вити и правда увидали старуху. Этакий живой г-образный столбик с клюкой и лукошком, возникший на пути у «Нивы», который машина, стараниями Фокина, объехала, подпрыгнув, и едва удержалась на колесах после приземления.

Вокруг леса, сзади – крутой зигзаг шоссе. Впереди, кстати, тоже. Легко представить, как Витя, вписавшись в поворот, увидел выходящую из лесу, уже ступившую на асфальт, немощную старуху и крутанул руль, стиснув зубы. Действительно, не сверни «Нива» на встречную полосу, где асфальт изуродован вздутием с глубокой трещиной, потеряй Фокин драгоценную секунду – каюк бабушке. А если б из-за следующего поворота еще б и самосвал какой мчал навстречу, то и ему каюк, и бабке, и «Ниве».

Повезло, что шоссе пустынно, как будто пролегает в закрытой зоне близ Чернобыля. Пусто вокруг. Лишь деревья, зигзаги асфальта с набухшей трещиной и сгорбившаяся под гнетом прожитых лет старуха. И звенящая тишина после того, как «Нива», сдав к обочине, перестала тарахтеть механической требухой.

– Виктор, иди. Извиняйся перед бабушкой.

– За что? Федор! Она, мать ее...

– Отставить пререкания. Сергач, займешь место за баранкой.

– Слушаюсь, товарищ... Все собираюсь спросить: выправка у тебя военная и голос командный, ты, Федор Василич, в каком звании демобилизовался?

– Адмиральском.

– В таком разе – слушаюсь, товарищ контр-адмирал. Осмелюсь полюбопытствовать: Столбовку уже проехали?

– Давно. Схожу-ка и я, общнусь с бабкой. – Разрешите юнге Сергачу остаться на борту?

– Будешь курить, окно открой, клоун...

В щель меж стеклом и металлом дышала весна. Тишина леса оказалась призрачной – Сергач расслышал пение птиц, шелест ветвей. О чем говорят со старухой товарищи, Игнат не прислушивался. Ясен пень – справляются, не напугалась ли бабушка чрезмерно и в порядке ли остатки старушечьего здоровья. Само собой, спрашивают, далеко ли до поселка Крайний и до Еритницы. В зеркальце заднего обзора старуха отражалась отчетливо, соратники ее почти не заслоняли. Игнат с ленцой, щурясь от сигаретного дыма, разглядывал сгорбленные живые мощи. Точно такой же, ну точь-в-точь, представлялась когда-то маленькому Игнатке Баба Яга в его детских фантазиях.

В Бабу Ягу из фильмов-сказок советского режиссера, шотландца по национальности, Александра Роу, малыш Игнатка не верил, знал откуда-то, что на самом деле она другая, эта самая Яга, совсем непохожая на свои экранные воплощения, в которых проявился талант блестящего актера Георгия Милляра.

До безобразия эрудированный друг Сергача, прозванный Игнатом более всерьез, чем в шутку, «Архивариусом», однажды просветил его на предмет Яги. Мифологический персонаж, жутковатая одноногая старуха, шагнула, припадая на костяной протез, в славянские сказки из древних преданий о могучей Богине Смерти, Матери Змей. Слово «змея» не есть настоящее имя пресмыкающегося. Произошло оно от слова «земля», на произнесение всуе истинного имени ползающих тварей был наложен запрет. А имя это истинное – Яга.

Одноногость Бабы Яги – намек на змеиный хвост. Полуженщина-полузмея летала в ступе, подобно крылатым змеям. Ей поклонялись, строили капища, ее боялись, ибо она охраняла границу меж двух миров – Миром Живых и Миром Мертвых. И сама Яга наполовину мертвая, наполовину живая, и ведомо ей таинство Границ...

Сильно припадая на одну ногу, древняя старуха похромала к лесу. Пружинистой походкой сильного, уверенного в себе мужчины направился к «Ниве» Федор, которому еще жить и жить до немощной старости, она, старость беззубая, лишь присматривается к богатырю, не решаясь подступиться. Виктор, еще подходящий, с некоторой натяжкой, под определение «молодой человек», шел следом за Федором, небрежно шаркая подошвами по асфальту. Сергач глядел на людей трех разных возрастов и думал о том, сколь они непохожи. Буквально, разной породы существами делает нас возраст.

– Виктор, полезай назад. Сергач, заводи мотор.

– Поднять якоря, адмирал?

– Виктор, изложи Сергачу сказанное старухой, испорти клоуну настроение.

Портить настроение Виктор начал, когда машина миновала следующий зигзаг, и еще один, и выскочила на прямой участок дороги. По-прежнему пустынной.

– Бабушка сказывала: спокон веку леса и болота вокруг Еритницы считались плохими местами. Не с географической точки зрения плохими, а... ты понимаешь, с какой. Еритницу и окрестности умные люди издревле старались обходить стороной. – Фокин откинулся в кресле, смеживая веки. – Федор Василич, можно мне еще таблетку от головной боли? Снова череп на две части раскалывается.