Читать книгу "Заговор бумаг - Дэвид Лисс"

Элиас, напротив, полностью посвятил себя моему выздоровлению. Всю первую неделю он почти каждую ночь оставался со мной, так как опасался, что лихорадка может свести меня в могилу. Поставить меня на ноги для него было испытанием его способностей как хирурга, поскольку большинство людей, получивших подобную травму, могли передвигаться лишь с помощью костылей или вовсе были обречены на муки и унижения ампутации. Находясь под опекой этого эксцентричного шотландца, я все больше и больше привязывался к нему и, признаюсь, испытывал зависть. Я лишился средств к существованию, а передо мной был человек, чья профессия приносила такой доход, который позволял ему вести достойный образ жизни и не думать о том, как заработать на кусок хлеба.

К несчастью, Элиас, так же как и мой новый знакомый сэр Оуэн, испытывал тягу к удовольствиям, которые дарит город. Кроме этого, он был наделен кое-каким поэтическим даром. Повторяю: кое-каким, и со мной согласятся все, кто прочитал том его стихов под названием «Поэт с ланцетом».

Элиас никогда не рассказывал, как он потратил выигранные тогда деньги. Без сомнения, они ушли на бесчисленные мимолетные свидания со шлюхами, азартные игры и сочинение стихов. После того как я оправился от травмы, провел несколько самых мрачных лет моей жизни вдали от Лондона и вновь вернулся в Лондон, я нанес визит своему старому другу и нашел его, как всегда, в бодром расположении духа, одетым по последней моде и наслаждающимся городскими радостями. При всей его веселости за душой у него не было ни пенни.

Я полагаю, Элиас был щеголем, но щеголем с головой, если это не противоречит самому понятию «щеголь». Я знал его как незаурядного хирурга, но его нельзя было назвать преданным своему делу. Если бы он посвящал медицине столько же времени, сколько посвящал женщинам, уверен, он бы стал самым модным хирургом в светском обществе. Однако его любовь к профессии не могла сравниться с его страстью к удовольствиям. Элиас знал каждую содержательницу борделя, каждую шлюху и каждого весельчака в городе. Думаю, меня шлюхи любили, потому что я был приятным и обходительным, и, возможно, они находили забавной мою еврейскую наружность. Но они любили Элиаса, потому что он тратил на них все свои деньга. Поэтому он был желанным гостем в любом борделе Лондона.

Ему нравилось вести такой распутный образ жизни но денег у него никогда не было. Вследствие этого он всегда был рад оказать мне помощь за несколько фунтов.

Зная, что Элиас часто пренебрегает своими профессиональными обязанностями, я удивился, когда мне сказали, что он у пациента. Мне ничего не оставалось, как сделать передышку, расположившись в гостиной миссис Генри, его домовладелицы. Эта милая вдовушка, думаю, была когда-то красавицей, но теперь, когда она миновала порог тридцатипятилетия, ее красота несколько поблекла. Тем не менее она обладала достаточным очарованием, чтобы мне не было скучно в ее гостиной, и я заметил, что в ее добром ко мне отношении было немало благодарности за то, что я скрашивал ее одиночество.

— У вас сегодня какое-то конкретное дело? — спросила меня миссис Генри, когда мы усаживались. Она не сводила глаз с моей головы.

Я совершенно забыл о парике. Я бы вообще о нем не вспомнил, если бы погода не была такой необычно теплой для этого времени года.

— Для дела, которым я в данный момент занимаюсь, мне нужно выглядеть настоящим джентльменом, — объяснил я.

— Мне бы так хотелось услышать об этом подробнее, — сказала она, когда служанка вкатила в комнату накрытый для чая столик.

У миссис Генри был полный чайный сервиз. Чаепитие еще не стало повседневным домашним ритуалом, но миссис Генри была поклонницей этого напитка, и на ее подносе можно было увидеть массу очаровательных фарфоровых вещичек. Она налила мне в чашку крепко заваренного чая, который, как она сообщила, ей прислал брат, торговавший с Ост-Индией.

— Я занимаюсь запутанным и не очень интересным делом, — сказал я уклончиво, давая ей вежливо понять, что мне не нужен сахар, который она собиралась положить в мою чашку.

— Евреи не едят сахара? — спросила она с неподдельным любопытством.

— В принципе, они едят сахар так же, как другие, — сказал я. — Еврей, который перед вами, слишком ценит вкус чая, чтобы портить его приторной сладостью.

Она сощурилась в смущении, но подала мне чашку.

— Вы можете рассказать мне об этом деле?

— Боюсь, я не вправе, сударыня. В данное время я должен сохранять полную конфиденциальность. Возможно, когда дело будет закончено, я смогу рассказать вам о нем, естественно не упоминая имен.

Она наклонилась вперед:

— Должно быть, по роду занятий вы узнаёте много такого, чего не знают другие.

— Уверяю вас, вы преувеличиваете: Полагаю, дама вашего положения знает о том, что делается в городе, гораздо больше моего.

— В таком случае, если вам будут нужны какие-либо сведения, надеюсь, вы не постесняетесь обратиться ко мне.

Я поблагодарил ее за доброту, и в этот момент появился Элиас, чем миссис Генри была явно огорчена. Он вошел в комнату в жилете алого цвета, под которым была ярко-синяя сорочка с оборками. Его парик был слишком велик и выглядел пережитком былой моды, местами в пятнах и чрезмерно напудрен. Он ниспадал на треугольной формы лицо, которое отличалось такой же необыкновенной худобой, как и все его тело. Над левым коленом Элиаса зияла прореха. Я также не мог не заметить, хотя это не сразу бросалось в глаза, что его туфли были не совсем одинакового цвета. Несмотря на все это, мой друг вошел в комнату с видом триумфатора и с апломбом придворного фаворита времен Якова Второго.

— На улице так тепло, миссис Генри, — сказал он домовладелице, помахав носовым платком цвета индиго. — Леди Кентворт чуть не упала в обморок, хотя я взял у нее крови не более наперстка. Вы знаете, у нее такая хрупкая конституция. Она не создана для такой погоды в октябре. — Элиас устремился к миссис Генри, без сомнения намереваясь поделиться с ней сплетнями со щедростью, которой не мог себе позволить в отношении арендной платы. Тут он увидел, как я улыбаюсь со своего потертого, но удобного кресла. — О! — сказал он, словно перед ним был сборщик долгов. — Уивер.

— Я не вовремя, Элиас?

Придя в себя, он выдавил улыбку.

— Вовсе нет. Просто не совсем в духе из-за этой ужасной жары. Вероятно, так же как и ты. Может, пустить тебе кровь? — спросил он, оправившись от смущения и шаловливо улыбаясь, как он обычно делал, когда подшучивал надо мной или когда ему срочно требовались деньги.

Элиас находил мой отказ от кровопускания чрезвычайно забавным и постоянно мучил меня таким предложением.

— Да, выпусти мне кровь, — сказал я. — Может быть, также пожелаешь взять мои внутренние органы и поместить их в коробочку? Где они будут в большей безопасности.

— Ты издеваешься над современной медициной, — сказал Элиас, пройдя через комнату и устраиваясь в кресле, — но твои насмешки не умаляют моих талантов как хирурга. — Он обратился к миссис Генри: — Можно еще чая, сударыня?