Читать книгу "Синдикат киллеров - Фридрих Незнанский"

— Наташа, — позвал он.

— Иду сейчас, — отозвалась она, — попить вам готовлю. — И через минуту появилась, но какая! Уже сменила свое мешковатое платье на атласный халат, туго перетянутый пояском в талии, которой позавидовала бы любая баба, и пучок свой дурацкий распустила, и стали волосы как волосы. В руках она держала большую кружку, похоже — гжельской работы.

Василий осторожно принял ее из рук хозяйки и отпил — это был душистый, прямо со льда смородиновый сок. Вот чудо-то! Да, чем плоха такая жизнь?..

— А вы чего же, больше сегодня не работаете? — удивился он, отрываясь от холодной кружки и довольно отдуваясь,

— А нет, я ж все наготовила, и Арсеньич там сам справится. Я ведь в дом не подаю. Мое дело — готовка, и все. А они потом сами.

— И много их — хохотнул Василий. — На вашу- то бедную головушку... Совсем, поди, заклевали повариху, да?

Какая-то тень мелькнула в ее глазах, и Василий немедленно перевел разговор на другую тему, чтобы вышибить из памяти заданный вопрос. Взглянул на свои ботинки и охнул:

— Батюшки-светы, что ж это я на вашу чистоту — да своими сапожищами! Никакой совести у мужика! Простите, Наташенька!

— Ой, да что вы, — прямо-таки зарделась она, увидев, как гость искренне убивается, — да вы ж вытирали в сенях-то! Или забыли? Ну чего ж это вы стоя, присядьте хоть, Вася.

«Хорошо она сказала: Вася», — оценил он и понял, что до поры до времени некоторых тем касаться не стоит, пока вся — от макушки до пяток — в руках не будет, правды не скажет. Угрожать сейчас бессмысленно, брать за горло — тем более глупо. Надо ее довести до кондиции, показать класс, а дальше она и сама все выложит. Как это говорят, яблонька созреет — успевай только подбирать сладкие яблочки. И он почти по-хозяйски отодвинул от стола стул, уселся и, держа в одной руке кружку, другой шутливо притянул к себе Наташу за талию. Она напряглась было, но он опять все свел к игре, сказав, что не может отгадать загадку: кто слаще — сок или хозяйка, его приготовившая. Посмеялись, и она не отстранилась, а он, попивая из кружки и шутливо прижимая щеку к ее бюсту, заявил попросту этак, почти по-деревенски, что наконец понял разницу: сок ледяной, а хозяюшка — пламенем пышет. Его пальцы могли быть и железно убийственными и, когда он этого хотел, мягкими, словно шелк. Сейчас пальцы гладили ее спину, замирали, и вместе с ними, чувствовал Василий, замирала и Наташа. Еще, еще немного, останавливал он себя и взялся за нее второй рукой, запустил пальцы под халат, поднялся со стула и медленно, но напористо обхватил своими жесткими губами ее — пухлые и уже безвольные. Краем глаза оценил расстояние до кровати и прижал к себе хозяйку с такой силой, что она задохнулась, охнула и обвисла в его объятиях. Вот теперь порядок, решил он и, подняв Наташу на вытянутых руках, шагнул к кровати.

Нет, никогда еще процесс вербовки не был ему так приятен.

8

Василий понимал толк в женщинах и, если это не было чревато последствиями, охотно пользовался их услугами. Но то, что произошло теперь, не вписывалось ни в какие привычные для него рамки. Конечно, эта Наташа, похоже, даже и представления не имела о том богатстве, которым обладала. Она была, как быстро понял Кузьмин, абсолютно неопытна в любовных делах, хорошо еще, что не девушкой оказалась, мелькнула поначалу у него такая мысль. А немного позже он был уже уверен, что если и держал когда-нибудь перед глазами идеал женского тела в собственном понимании, то это было именно такое, которое лежало в его объятиях в настоящую минуту. Странное ощущение: влюбиться в женское тело...

А сама женщина всхлипывала, уткнувшись мокрым носом ему под мышку. Он гладил ее упругую спину и, поглядывая на свои часы, с непонятной тоской слышал, как уходит время. Она все еще не могла пережить того, что он ей рассказал про Евгения Николаевича, про то, что тот находится в большой опасности и его могут даже в тюрьму засадить, и дом поджечь, и даже убить, столько у него оказалось врагов. Рассказал, чем она может помочь своему хозяину и что может случиться, если она хоть одним словом, даже во сне, проболтается, словом, застращал женщину до такой степени, что и сам немного из-за нее стал нервничать.

Нет, не глупая она оказалась, а покорная — извечная российская бабья слабость. Ведь он такой перед ней сильный, могучий, страстный, умный, конечно, как же иначе, и как же не слушаться такого сильного, могучего и так далее? К тому же, живописуя опасности, окружающие Никольского, Кузьмин был, в общем, не так уж и далек от истинного положения вещей. Несговорчивость Никольского определенно приведет к одному из перечисленных вариантов. А потому, постарался убедить Василий Наташу, ему особенно важно знать, что происходит в доме, кто бывает, кто охраняет, как и все остальное в том же духе.

Каким-то посторонним взглядом Наташа, конечно видела, что из нее делают самую обычную шпионку, не совсем же она была дура набитая. Но бурный поток ласк, который всякий раз обрушивал на нее Василий, едва улавливал хотя бы тень сомнения в ее словах или взгляде, сразу и напрочь убивал в ней очередной всплеск протеста или просто несогласия с ним. Где уж тут устоять!.. И адрес его она твердо запомнила, и телефон его, и дни недели, вернее, те, прежде одинокие вечера у телевизора, которые она теперь будет проводить вместе с ним, в его объятиях. Словом, довел он женщину до состояния мягкого воска и мог по своему желанию вылепить из нее все, что ему требовалось. Жалел ли он о содеянном? Да нет, пожалуй, ведь его вспыхнувшие чувства к этой женщине, пусть их кто-то называет низменными, плотскими, казались ему искренними. В конце концов не в гости ж ее водить! А когда вдвоем — надо ли большего?..

Все, решил он, пора. Василий разжал обнимавшие его руки, поднял с пола брошенную второпях свою одежду и стал быстро одеваться. Подошел к столу, чтобы глотнуть пересохшим горлом теплого уже сока, обернулся к лежащей женщине, и в сердце его колыхнулась непонятная радость.

Однажды, роясь от нечего делать в книжном шкафу Сучкова, Василий обнаружил старое немецкое издание «Ада», написанное итальянским писателем Данте черт его знает когда, а иллюстрации к этому огромному фолианту, как называл его хозяин, рисовал французский художник Доре. Но суть не в старине или в том, что издание было, конечно, очень редким и дорогим. Больше всего, помнил Василий, поразили его тогда женщины, которых изображал художник. Были они крепкотелые, с сильными ногами, крупные такие и вызывали вполне понятное томление. Он тогда подумал, что, если в той Италии действительно женщины были такими, понятно, почему все папы римские оказались жуткими бабниками. И вот теперь, невольно оглянувшись на Наташу и окинув взглядом ее всю — от шеи до кончиков пальцев, Василий понял, что попал в самую точку: она, словно нарочно, сошла к нему с тех картинок. А лицо? Что лицо, страсть бабу красит, лица и куда хуже бывают. Просто не знает еще своей силы Наташа, а узнает — расцветет. О последствиях своего договора с ней он не хотел сейчас думать. Правда, закрывая за собой входную дверь, услышал сдержанный ее плач, но решил, что бабьи слезы — вода, которой и положено природой течь.