Читать книгу "Святыня - Деннис Лихэйн"

— А что, ты думаешь, должно подтвердиться? — спросила Энджи, хмуро глядя на него поверх кофейной чашки; лицо ее припухло со сна, волосы лезли в глаза — вид такой, словно она не слишком рада наступающему новому дню.

— Ну… — Он быстро раскрыл лежавший на столе блокнот со стенографическими записями. — Я ведь пока что только просмотрел дискеты, которые вы мне дали, но, видит Бог, дела там творятся темные. Вся эта их «терапия» с ее «степенями» включает в себя, насколько я могу судить, постоянную и последовательную ломку человеческой психики, за которой следует восстановление. Это очень похоже на то, что делают с солдатами в американской армии — сломать, чтобы потом вылепить из них то, что надо. Но в армии, надо отдать им должное, техника эта используется в открытую. — Он постучал по столу блокнотом. — Наши же уроды — дело совсем иное.

— Например? — спросила Энджи.

— Что ж, вам что-нибудь известно о степенях — степень первая, вторая и так далее?

Я кивнул:

— Каждая из степеней подразумевает ряд этапов. Наименования их варьируются в зависимости от степени, но, по существу, все они одинаковы, и цель их всех — достижение кризиса.

— Кризис — это шестая степень.

— Верно, — подтвердил Ричи. — Состояние кризиса — это конечная цель, прийти к ней можно только через ряд мелких кризисов. Таких, какие в степени второй, так называемой потерянности, обозначены как терапевтические приемы или же этапы, через которые вы идете к состоянию кризиса перелома, оканчивающемуся избавлением от чувства потерянности. Этапы эти — Честность, Обнажение…

— Обнажение? — удивилась Энджи.

— Эмоциональное, не физическое, хотя приветствуется и это. Итак, Честность, Обнажение, Обнаружение, Откровение.

— Откровение, — проговорил я.

— Именно. Кризис второй степени.

— А в степени третьей как это именуется? — поинтересовалась Энджи.

Ричи сверился с записями.

— Прозрение. Видите? То же самое. В степени четвертой это зовется Прояснением, в пятой — Апокалипсисом. В шестой — Истиной!

— Выражения прямо-таки библейские! — заметил я.

— Совершенно точно… «Утешение в скорби» и есть религия под маской психологии.

— Но психология, — сказала Энджи, — и сама по себе является религией.

— Это верно. Но она не оформлена в организацию.

— Вы хотите сказать, что адепты и мэтры психологии и психоанализа не сводят воедино свои рекомендации?

Ричи слегка пихнул мою кружку с кофе своей:

— Именно.

— Итак, — сказал я, — какова конечная цель?

— «Утешения в скорби»?

— Нет, «Котлет от Макдональдса»! — вспылил я. — О чем мы с тобой говорим-то?

Ричи понюхал свой кофе:

— Это что, двойной кофеинизированный?

— Ричи, — проговорила Энджи, — ну пожалуйста!

— Конечной целью «Утешения», как мне это видится, является вербовка членов Церкви Истины и Откровения.

— Тебе удалось доказать их связь? — спросила Энджи.

— Ну, не настолько, чтобы я мог это тиснуть в печати, но вообще между ними есть связующие нити. Церковь Истины и Откровения, насколько нам это известно, располагается в Бостоне. Так?

Мы кивнули.

— Каким же образом они управляются из Чикаго? И недвижимостью их занимается Чикаго, и вопросами юридическими, которые в настоящее время состоят в том, как бы убедить Финансовую инспекцию в правильности ее вненалогового статуса?

— Ну, может, им просто нравится Чикаго? — предположила Энджи.

— Как нравится и «Утешению», — добавил: Ричи. — Потому что всеми их финансовыми делами ведают одни и те же чикагские фирмы.

— Так, — сказал я, — и сколько же времени потребуется, чтобы можно было обличить их в печати?

Ричи откинулся на спинку стула, потянулся и зевнул.

— Как я и сказал, не меньше двух недель. Все здорово закамуфлировано всякими подставными фирмами и теневыми организациями. Пока что я могу сделать вывод о связи «Утешения» с Церковью Истины и Откровения, но доказать это не могу. К Церкви, однако, не подкопаешься.

— А к «Утешению»? — спросила Энджи.

Он улыбнулся:

— Да я их в порошок сотру!

— Каким образом? — поинтересовался я.

— Помните, что я говорил вам насчет этапов во всех этих степенях, что это одно и то же? Можно сказать — если посмотреть на дело сквозь розовые очки, — что они разработали четкую единую систему, действующую более или менее хитро в зависимости от степени скорби, которая обнаруживается у пациента.

— Но если отбросить розовые очки…

— Как и должен сделать газетчик…

— Само собой.

— Тогда, — сказал Ричи, — все это оборачивается первоклассным мошенничеством. Взглянем, например, еще разок на этапы степени второй, не забывая о том, что все эти этапы в различных степенях — это одно и то же под разным соусом и разными названиями. Этап первый, — продолжал он, — это Честность. В целом это полная откровенность с вашим первоначальным консультантом относительно того, кто вы есть и что вас особенно угнетает и мучит. Далее вы движетесь к этапу Обнажения, то есть полностью раскрываете свое внутреннее «я».

— Перед кем? — спросила Энджи.

— На этом этапе — перед вашим первоначальным консультантом. Практически все мелочи, которые вы постеснялись рассказать на первом этапе — в детстве вы убили кошку, изменяли жене, растратили какие-нибудь фонды, что бы там ни было — предполагается, что все это должно выплыть наружу на втором этапе.

— И предполагается, что все это легко и просто должно сорваться у вас с языка? Вот так, моментально? — Я щелкнул пальцами.

Ричи кивнул, встал, налил себе еще кофе.

— Практикуется стратегия, при которой клиент рассказывает все до мельчайших деталей. Вы начинаете признания с чего-нибудь основополагающего — махинаций с налогами, например. Затем следует какая-нибудь последняя ваша ложь. Потом что-нибудь дурное, что вы сделали на прошлой неделе и чего вы стыдитесь. И так далее, и так далее. Все двенадцать часов.

Энджи тоже подошла к кофеварке.

— Двенадцать часов?

Ричи достал из холодильника сливки.

— И даже больше, если это требуется. На дискетах есть доказательства тому, что во время «курсов интенсивной терапии» беседы продолжались девятнадцать часов.

— Но это противозаконно.

— Для полицейских — да. Давай поразмыслим, — сказал Ричи, садясь напротив меня. — Если коп в нашем штате станет допрашивать подозреваемого хоть на секунду дольше двенадцати часов, это сочтут нарушением гражданских прав подозреваемого, и что бы ни сказал тот по прошествии двенадцати часов или раньше, судом принято не будет. Очень разумное правило.