Читать книгу "Синдикат - Дина Рубина"

Мне был скучен этот многозначительный разговор ни о чем, и япыталась понять — зачем Клещатик его затеял и к чему приплел эти несчастные,давно затерянные и растворенные среди иных племен колена? К чему? Но тема эта,видимо, была вводным словом, вступлением. Я ждала основной речи, ради которойменя сюда и привели.

— Но Бог с ними, с коленами… вернемся к нашим баранам.Так вот, история, традиции — это правильно, это хорошо, но — искусство? Развеискусство меньше значит в деликатной работе с восходящими!

Ной Рувимыч говорил и при этом ловко орудовал пятью, покрайней мере, вилочками, ножами и какими-то нептуновыми трезубцами. Хорошо, чтозаказала гречку, вскользь отметила я, и не только в диетическом смысле.

— Праздники, привлекающие тысячи и тысячи народу — вотнаша цель!

— Зачем? — кротко спросила я.

Он уставился на меня с искренним удивлением.

— Зачем?! Но разве сердце ваше не наполнится гордостьюпри виде древних Ханукальных светильников, зажженных в Кремлевском дворцесъездов?

— Вы просите погрома? — так же кротко, но сискренним любопытством спросила я.

— При чем тут погром! Послушайте, дорогая, у вас какие-тостародавние представления о России. Это объяснимо, конечно: когда вы уезжали вдевяностом, в воздухе действительно пахло всякими неприятностями… Но сейчасРоссия стала поистине демократическим государством…

Я проглотила еще одну ложку гречневой каши. Видит Бог, этадиета доктора Волкова требовала от пациента колоссального мужества.

— Ной Рувимыч… — сказала я. — На мой столежеутренне кладут пачку вырезок из российских газет, этим занимаетсяспециальный человек. Каждое утро я читаю своеобразные новости, несколькооднобокие, правда, — этого демократического государства. Подожженныесинагоги… оскверненные кладбища… ну, и прочие мелочи еврейских будней великойстраны.

— Вы не правы! — воскликнул он горячо. — Тоесть правы в чем-то, без сомнения. Но и то правда, что наш мэр стоит на стражезаконности. И вот уже много лет мы проводим наши праздники в самых престижныхместах столицы!

Он подозвал Кюхельбекера, тот прискакал, Клещатик молчакак-то щелкнул пальцами, что-то нарисовал в воздухе, — юноша пылкий черездолю минуты примчался с бутылкой вина. Ной Рувимыч с досадой поглядывал на моютарелку, все еще полную, что лишало его возможности предупредительно спросить:— еще гречки?

У меня же мгновенно испортилось настроение. Я понимала, яуже понимала все его строительные и дипломатические усилия: праздникиофициально числились за моим департаментом, то есть технически относились кмоему бюджету. А я бы предпочла тратить бюджет своего департамента на другиецели.

— Я принесу вам кассету нашего прошлогоднего ПраздникаСтраны. Мы проводили его в Лужниках. Грандиозное зрелище! Семь тысяч народу! Мыс Эсфирь Диамант специально написали песню — «Скажи мне душевное слово»… — Онаисполняет ее довольно часто… Стихи наши, совместные… Не приходилось слышать?

Я помотала головой, глотая еще одну ложку гречки.

— Словом, пора уже готовить программу… Мы привлекаемзвезд эстрады. В этом году у меня родилась замечательная идея — устроитьпраздник на ледовой арене.

— Зачем? — промычала я, уткнувшись в тарелку.

— Как — зачем?! В пропагандистских целях: гигантскоеледовое шоу!

— В Израиле нет льда, — угрюмо заметила я. —Что вы собираетесь пропагандировать?

— Но это же грандиозно: представьте себе — выезжаетпара фигуристов и вывозит на арену огромный флаг Израиля! Такого еще не было,а?

Я отодвинула тарелку. Он заметил это и заторопился:

— Мы еще успеем обсудить наш будущий праздник. А вотнасчет вашего семинара по искусству — где вы собираетесь его проводить? Я могупредложить замечательную базу. Дом отдыха «Пантелеево».

Я вздрогнула. Вспомнила угрожающе расширенные Яшины глаза.

— «Пантелеево»?! Ни в коем случае! Только не«Пантелеево»!

Я даже не пыталась вообразить ужасное это место. Я полностьюдоверяла Яше.

Ной Рувимыч поднял брови, понимающе улыбнулся.

— Дело в том, — сказала я торопливо, — чтоцель нашего семинара-пленэра — это создание литографий на библейские темы.Следовательно, это работа художников с литографскими камнями, которых нетнигде, кроме как в доме творчества… Технологический процесс такой, понимаете?Сначала художник рисует специальным литографским карандашом или краской, всостав которой входят жиры. Потом печатник протравляет кислотой готовый рисунокна камне, так что сам камень протравлен, а рисунок остался, затем специальнымваликом наносит краску для печати, накладывает бумагу и сдавливает ее прессом…

— Интере-е-сно… — протянул Ной Рувимыч… — Забавныйпроцесс. Надо бы как-то попробовать самому.

— А вы рисуете?

— О, у меня талантов много, — снисходительноулыбнувшись, сказал Ной Рувимыч. — Вот мы познакомимся с вами поближе, выубедитесь… Хотелось бы дать вам почитать кое-что из моего… Не сомневаюсь, что ив литографии удалось бы мне сотворить что-то оригинальное…

Всю жизнь сдавленная меж отцом и мужем, — двумяхудожниками, угрюмыми профессионалами, — я была удивлена такойвдохновенной легкостью, но промолчала.

— О'кей, — встрепенулся Ной Рувимыч, — нестанем расстраиваться по пустякам, мне важнее ваше хорошее настроение. Нообещаю, что в самом скором времени литографские камни в «Пантелеево» будут… Апока… уверяю вас, что о технической стороне дела вы можете не беспокоиться.Сегодня же к вам позвонит Ниночка, и вы только продиктуете ей список того, чтопонадобится для вашего оригинального мероприятия… Я рад, что Синдикат наконецпривлек к работе человека творческого. Давно пора! Сказать по правде, не любилвашего предшественника… А с вами — я уже вижу — мы подружимся… И только неговорите мне, что работа в Синдикате помешает вам писать книги!.. Я ведь и тутмогу быть полезен…

Вот этого Ной Рувимычу не стоило говорить.

Меж нами повисла пауза. И пока она длилась, наливаясь моим,мгновенно вспыхнувшим бешенством, он понял, что сказал лишнее…

— Чем же? — наконец спросила я, уже не следя заинтонацией. — Свои книги я пишу сама. Без подрядчиков.

Он мягко рассмеялся. Налил в мой бокал минеральной воды,принесенной Кюхельбекером, дружественно потрепал меня по руке.

— Милая, да кто ж осмелится… Я говорю о другом… Оглавном, — о том, что наступает после того, как книга написана… Весь дальнейшийпроцесс… промоушен… телевидение, радио… рецензии… тиражи… Букеры-мукеры… Такойискрометно смешной роман, как ваш…

Ай-яй-яй…

По выражению моего лица он сразу понял, что оскользнулся.Так танцор, стемпист, оскальзывается на яблочной кожуре, на апельсинномзернышке, и уже весь филигранно отработанный номер летит к чертям. Ной Рувимычне читал ни одного моего романа, ему насвистал мелодию Хаим из известногоанекдота. Судя по всему, ему и литературную мою биографию насвистали оченьприблизительно, десятилетней давности…