Читать книгу "Александрия. Тайны затерянного города - Эдмунд Ричардсон"

вырыть одну траншею и расчистить одну стену. Но даже тогда, причем при том условии, что вам сказочно везет и вы с первого раза принялись копать в правильном месте, как вы будете в одиночку вынимать целые блоки кирпичной кладки? Массон знал и о других нешуточных проблемах. Если ему повезет – если он, вопреки вероятности, наткнется не только на «разбитых идолов»[299], – то что ему делать дальше? Как доставить свои находки в Кабул? Чем платить за их перевозку в Индию, не говоря о Британии? Кто будет стеречь их в пути, кто примет их в месте назначения? (Увы, пройдет много лет, прежде чем археологи поймут, что вывоз наследия страны без согласия ее населения и полное опустошение мест находок – глубоко порочная практика.) Поэтому Массон возлагал надежды на помощь Поттинджера.

В Кабул Массон, ослепленный своими баграмскими открытиями, вернулся в разгар лета. Рынки были полны салата и неспелых слив, абрикосов, редиса и огурцов. В садах за городскими стенами вовсю цвели розы, и их аромат пропитывал воздух долгими летними сумерками[300]. Массон сидел в заброшенном саду Бабура, первого императора Великих Моголов, – беседки там заросли, лужайки и аллеи покрылись сорняками, ветви фруктовых деревьев сгибались до земли от обилия плодов, – и любовался закатом. Здесь собиралась молодежь со всего Кабула: юноши играли в чехарду, женщины пели и били в бубны[301]. «Вокруг упадок[302], – писал он. – Но какая же это прелесть!»[303]

У Массона были основания для хорошего настроения. Вернувшись в город, он нашел письмо от Поттинджера. Тот не просто написал ему теплый ответ, но и прислал немного денег на раскопки. Массон был ему несказанно благодарен. «За эту невероятную доброту, – писал он Поттинджеру, – я прошу принять выражение моей бесконечной признательности. Мне не повезло, я провел в Кабуле много времени без дела, неспособный шелохнуться от нужды. Ваша доброта поможет мне отправиться в путь… Я намерен отыскать несколько мест, перечисленных в Индийской экспедиции Александра Македонского, и во многих надеюсь достичь успеха»[304].

В то лето к Массону зачастил гость, шпион Ост-Индской компании в Кабуле – Карамат-Али. У того выдался нехороший год. «Он старался соблюсти инкогнито; но из-за перехваченного письма в Герат стало известно о его существовании и занятии, и он был заключен в тюрьму Дост-Мохаммед-Хана»[305]. Брат Дост-Мохаммеда, Джабар-Хан, вызволил разоблаченного агента из тюрьмы под обещание не писать в будущем ни слова о Дост-Мохаммеде. После этого Карамат-Али рассудил, что рыскать по Кабулу в интересах Ост-Индской компании – последнее дело, и вместо этого прибился к Джабар-Хану.

Однажды, в разгар Рамадана, он вырос у Массона на пороге, важно представился «агентом Верховного правительства Индии» и остался обедать[306]. Карамат-Али не постился: домик Массона в Армянском квартале был одним из немногих мест Кабула, где он мог без последствий нарушить пост. До конца Рамадана Массон «получал удовольствие от его общества»[307]. Шпион ел за двоих, зато больше ничего не сообщал о Массоне Ост-Индской компании.

Сидя в саду Бабура, Массон пытался мысленно разложить по полочкам свои баграмские находки. Он рассматривал купленные монеты, силясь что-то на них разглядеть, какое-нибудь слово, которое могло бы ему помочь. С монет на него взирали неведомые цари. Правили ли они Александрией? У Массона почти не было книг, поэтому он не знал, «что европейскому миру известно, а что – нет»[308]. Но, даже располагая величайшей в мире библиотекой, он бы не сумел разгадать загадку. Как написал один историк, «после ухода Александра Македонского земля погрузилась во тьму»[309]. Чтобы найти Александрию, Массон должен был ответить на вопрос, ответа на который никто не мог найти на протяжении тысячи лет: что произошло после ухода Александра из Афганистана?

Письмо Поттинджера было не единственным сюрпризом, поджидавшим Массона после его возвращения из Баграма. В нескольких милях от городских стен он наткнулся на охотника за сокровищами из Трансильвании, Иоганна Мартина Хонигбергера, «занятого разрушением» постройки, к которой Массон присматривался месяцами, – «одного из многочисленных старинных зданий»[310], разбросанных вокруг города. Хонигбергер любил цитировать Цицерона, практиковал гомеопатию и крушил все вокруг себя. Последние четыре года он провел при дворе Ранджита Сингха в Лахоре, где, «занимаясь физикой и изготовлением пороха, неплохо нажился и теперь отправляется в Европу»[311]. Это он научил Ранджита Сингха делать его излюбленный коктейль: «крепче чистого виски и жгучий, как огонь. Этим коктейлем он [Ранджит Сингх] поил английских путешественников, вытягивая из них новости»[312].

Для Хонигбергера древние развалины Афганистана отчетливо пахли деньгами. Летом Массон наблюдал, как тот проникает в развалины, вооружившись киркой и разыскивая ценности. «Жаль, что не я открыл их первым, – писал он с грустью. – Я пытаюсь раздобыть денег в Кабуле, и это мне по силам, но при виде таких огромных утрат я умолкаю»[313]. Хонигбергер хвалился перед Массоном своими находками, хвастая «превосходной золотой медалью», отрытой им под Кабулом. Он радостно сообщил Массону, что «несведущ в древней истории», не представляет, что именно открыл, но сознает, что это «нечто весьма ценное»[314].

(Методы раскопок самого Массона, конечно, привели бы в ужас любого современного археолога. Работа с одной лишь киркой и надеждой давно уступила место радару и пинцету. Но по сравнению со многими археологами XIX века он был педантом. Даже спустя десятилетия Генрих Шлиман, раскапывая древнюю Трою, использовал динамит.)

В надежде отвлечь Хонигбергера Массон предложил ему вместе выехать из Кабула и провести несколько дней на природе. «У нас разные цели, – писал Массон, – доктор интересуется естественной историей, я – древностями и географией страны»[315]. Хонигбергер приехал на муле, взяв с собой секретаря «на дикой пенджабской лошадке»[316] и несколько больших пустых коробов. «Он срывал все растения, которые видел, и клал их между страницами толстой черной книги. Массон в ужасе наблюдал за его быстрыми безжалостными пальцами, липкими от сока»[317].

Осенью в Кабул приехали еще двое путешественников. Доктор Джеймс Джерард и Мохан Лал проезжали через город еще в 1832 году вместе с Александром Бёрнсом, «вторым Александром»[318]. Теперь они возвращались в Индию. Джерард был увлечен древней историей Афганистана не меньше Массона. Робкий, потрепанный рассказчик произвел на него впечатление. «Массон живет неприкаянной, полной превратностей жизнью, – писал он. – Оговорюсь, что как путешественник я расположен к мистеру Массону… но он обладает и необычными достоинствами»[319].

Его дальнейшие изыскания, с которыми я отчасти ознакомлен, свидетельствуют о редкостном уме и находчивости… Среди его недавних открытий есть афганские древности, в том числе из Бамиана и Баграма: они вызывают большой интерес: Бамиан известен идолами-гигантами, о которых