Читать книгу "14 недель - Джессика Гаджиала"

но более темные. У нас была похожая структура костей, женственная, но не слишком хрупкая. Но если мы с Риз были длинноногими, высокими для женщин, широкоплечими и темнокожими, то наша мама была невысокой, маленькой и очень светлокожей.

Ее темные волосы были распущены, подстрижены и уложены в идеальные пляжные волны, безупречно подчеркнутые вокруг лица, чтобы смягчить его. Очевидно, собираясь на работу, она была одета в черные брюки, туфли на умеренных каблуках, которые не убили бы ее через час, и простую белую блузку на пуговицах.

— Мама, мы тебя не ждали, — сказала Риз, тепло улыбнувшись ей.

— О, у меня есть для тебя книга, — сказала она, коснувшись щеки моей сестры. — Я занесу ее в следующий раз, когда приеду. Я знаю, что она тебе не по вкусу, но ты можешь добавить ее в библиотеку.

Риз нравилась целая куча книг, но она обычно держалась подальше от темных, грязных, наполненных адреналином жанров книг, которые предпочитала наша мать.

— Сейчас, — сказала она, захлопнула дверь и отошла на несколько шагов, задрав подбородок. Она подняла на меня идеально ухоженную бровь. «Хватит, Кензи». На мои насупленные брови она положила свою сумочку и прошла на кухню, энергично занявшись приготовлением кофе, прежде чем снова повернуться ко мне.

— Я понимаю, дорогая. Поверь мне, я все понимаю. Я провела каждый день своей жизни в течение десяти лет, переживая до боли в животе, что твой брат окажется с пулей в голове или ножом в сердце. Это было ежедневной вероятностью, когда он управлял делами. И потом, вне меньшей степени, когда его не было, мне приходилось беспокоиться и об Энзо. Я знаю, что это другое, потому что она не просила об этом, и я знаю, что это хуже, потому что она женщина. Не думай, что я не изводила себя этим фактом. Но я хочу сказать, что это, похоже.

— Мам, это…

— Ужасно. Это отвратительно. Жутко. И это самое безнадежное чувство в мире. Я понимаю желание набросить одеяло на голову и никогда больше не вылезать. Я также понимаю, как это неправильно, когда мир продолжает вращаться, когда люди продолжают жить своей жизнью, пока происходит что-то подобное, детка. Я полностью понимаю это. Но сидеть здесь, не есть, почти не спать, терять вес и не делать ничего, кроме ужасных мыслей, тоже не поможет ситуации.

— Что я должна делать, мама? Что, если бы это была я? Что, если бы я была у него? Смогла бы ты есть, спать или продолжать жить дальше? Это могла быть я. Если бы я не пошла за обедом в тот день…

— Чувство вины тоже ничего не изменит. Я знаю, что ты любишь Кас. Я знаю, что тебе тошно думать об этом. И я здесь даже не для того, чтобы сказать, что ты не должна так себя чувствовать. Если бы ты этого не делала, я бы действительно начала беспокоиться о том, какую женщину я воспитала. Но я хочу сказать, что ты не можешь так жить. Тебе нужно встать, принять душ, одеться и вернуться к работе.

— Это…

— Я здесь не для того, чтобы слушать оправдания. Подними свою задницу, выпей кофе, поешь и иди на чертову работу. Если ты позволишь всей своей жизни, над которой ты так усердно работала, развалиться, это не исправит ситуацию. Это не вернет Кэсси. Если, придя домой с работы, тебе нужно упасть в постель и поплакать — сделай это. Поставь будильник на телефоне. Позволь себе поплакать часок. Затем снова вставай и продолжай двигаться.

Она не ошиблась.

Возможно, это было самое худшее.

Большая часть меня, искренне считала, что мне нужно быть в грязной одежде, с сальными волосами и урчащим желудком. Потому что Кэсси, скорее всего, было хуже. Потому что было неправильно не страдать вместе с ней.

Но не было никаких зацепок. Никаких следов. Никаких подсказок. Ничего.

Если неделя прошла впустую, то, скорее всего, ничего и не будет.

Неужели я должна была страдать вечно? Неужели я должна была никогда больше не есть, чтобы еда не оседала? Потерять свой бизнес? Чтобы все думали, что я впала в глубокую депрессию?

Я знала, что это не выход.

Поэтому, как бы плохо мне ни было сначала и, возможно, еще долгое время, я должна была сделать то, что она сказала. Пока она ходила за кружками кофе, я встала с дивана и пошла в душ. Я не могла заставить себя приложить больше усилий, зная, что это будет похоже на притворство в течение долгого времени, и была полностью согласна с этим, так как я отказалась от макияжа, дала волосам высохнуть на воздухе, добавив немного средства для укладки, и одела простые брюки, туфли на каблуках и простую футболку с длинным рукавом.

Я выпила кофе.

Съела половину бублика.

Затем я попросила маму отвезти меня на работу.

Там я нашла Тига, который ждал меня у входа.

— Детка, — сказала мама, когда я взялась за ручку, заставив меня поднять голову и посмотреть на нее.

— Это хороший человек.

Это было так неожиданно; я почувствовала, как от этих слов я отпрянула назад, словно она дала мне пощечину.

— Я знаю, что тебе трудно поверить в их существование, милая. И я знаю, что очень виновата в этом.

Это было ни капельки не справедливо с ее стороны.

— Мама, это…

Она подняла руку, протянув ладонь.

— Я не имею в виду, что я создала проблемы с доверием для тебя, Кенз. Но, возможно, уча тебя быть такой сильной, такой самодостаточной, я, возможно, пренебрегла тем, чтобы сказать тебе, что мужчина, хороший мужчина, может стоить твоего времени, стоит ослабить свою защиту, стоит уделить ему время. Поэтому, поскольку я не показала тебе этого, я говорю тебе, что этот прекрасный мужчина с огромными руками и добрыми глазами, он хороший и он стоит твоего времени.

— Откуда ты вообще знаешь… — начала я, качая головой от того, что она, казалось, иногда имеет какой-то мамин радар.

— Пожалуйста, — фыркнула она, покачав головой. — Если бы я была на двадцать лет моложе…

— И на этой ноте, — сказала я, впервые за неделю улыбнувшись ей. — Спасибо, ма. За то, что заставила меня сделать это. Я знаю, что ты права.

— Я всегда права, — согласилась она, когда я вышла. — Хорошего дня. Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

С этими словами она уехала.

А мне пришлось повернуться лицом к Тигу.

Когда мы подъехали, он смотрел в свой телефон, но когда я повернулась, его взгляд был направлен на меня.