Читать книгу "Ржевское пекло - Сергей Иванович Зверев"

поливали пулеметы. Через пару-тройку минут в атаку пошли еще десять танков T-III.

Огонь немцев был скорее психологическим. С такого расстояния вести прицельный огнь по замаскированным позициям практически невозможно.

Молчали и советские пушки, замаскированные на высоте. Семидесятишестимиллиметровки и танковые орудия начнут работать, когда немцы подойдут на восемьсот метров. Наибольшая эффективность стрельбы сорокапяток по бронированным целям проявлялась на расстоянии до пятисот метров. Расчеты противотанковых ружей всегда открывали огонь еще позже, когда немцы оказывались в паре сотен метров от них.

Алексей ждал приказа на открытие огня, поскольку его танки являлись крайне важным элементом общей системы обороны высоты. Время замерло, вытягивало все жилы. Соколову хотелось поскорее вступить в бой, но он давно научился справляться с собой. Неразумная торопливость – плохой помощник на войне. Только самообладание, умение отбросить в сторону все, что не поможет тебе выполнить боевую задачу.

Вот и пришел долгожданный приказ.

Соколов тут же велел Омаеву продублировать его всем танкам роты. Вот и все. Теперь его подчиненные сами будут выбирать цели и поражать вражеские машины.

Тут же открыли огонь и две семидесятишестимиллиметровые пушки. Выстрелы были точными. Замер на поле перед высотой один танк, встал как вкопанный второй, полыхнул огнем из моторного отсека третий.

Гулко и звонко били танки из окопов, ночью оборудованных на высоте. При солнечном свете выстрел танковой пушки не так легко различить. Соколов знал, что немцы сейчас напряженно пытаются понять, где расположены наши огневые точки.

Т-IV заметно сбавили скорость, пропустили вперед маневренные легкие танки и бронетранспортеры, продолжали поддерживать их огнем пушек. Осколочно-фугасные снаряды разрывались на высоте. В небо взлетали фонтаны земли и грязного снега в сполохах огня.

Соколов скорее почувствовал, а не услышал, что в дело вступили сорокапятки. Вспыхнул бронетранспортер. Еще один остановился, и из него стали поспешно выпрыгивать немецкие солдаты. Загорелся Т-III. Лейтенант похвалил артиллеристов. Сорокапятки на пятистах метрах бронебойными снарядами пробивали лоб почти всех немецких танков.

Расчеты ПТР тоже взялись за работу. Они били из нескольких ружей по одному танку, что позволяло им почти гарантированно выводить из строя наступающую вражескую бронетехнику.

Гул артиллерийского боя начали прорезать очереди станкачей. В поле оставалось лежать все больше черных фигур. Немецкая пехота поспешно стала откатываться, прячась за броней танков и транспортеров.

Еще четыре танка окутались дымом и загорелись. Транспортеры начали пятиться, прикрывали пехоту броней и огнем пулеметов. За ними двинулись назад и танки.

В окопах на высоте грянуло громогласное «ура». Но радоваться было рано.

Соколов со своего наблюдательного пункта хорошо видел две сорокапятки, опрокинутые и искореженные взрывами. Темные линии окопов и ходов сообщения в некоторых местах были разрушены. Там, где недавно находились стрелковые ячейки, пулеметные гнезда, позиции бронебойщиков, теперь зияли черные грязные кляксы воронок. Сейчас там работали санитары, чья-то кровь смешивалась с грязью и снегом, раздавались крики и стоны.

Тут в воздухе повис и стал нарастать шелест, переходящий в злобный свист, хорошо знакомый лейтенанту, ввинчивающийся в его внутренности. Командиры выкрикивали приказы, бойцы опустились на дно своих окопов.

Через несколько секунд и на позиции полка обрушился шквал разрывов артиллерийских снарядов. Земля задрожала, стенки окопов стали осыпаться. Комья земли и камни разлетались во все стороны, обрушивались на людей, засыпали их заживо, разметывали бревна блиндажей.

Грохот стоял такой, что у бойцов лопались барабанные перепонки. Небо закрыли огневые всплески и черная копоть дыма. Даже танки в своих окопах дрожали, как живые, вместе с землей. Устоять на ногах было невозможно, да никто и не пытался это сделать. Все вжимались в родную землю, которая только и могла защитить своих защитников.

Близкий разрыв буквально подбросил Алексея в воздух. Хватая широко раскрытым ртом воздух, он упал в грязный снег, который моментально залепил ему лицо. Дышать было нечем. Кашляя и отплевываясь, лейтенант со стоном стал отползать к своему танку. Болело онемевшее плечо, от головокружения и запаха сгоревшей взрывчатки, забивавшего ноздри, его тошнило.

Он со злостью подумал, что его опять ранило в руку или плечо. Грохот, комья земли, дым. В этом ужасе было невозможно понять хоть что-то.

Алексей чувствовал, что начинает терять ориентацию в пространстве. Он из последних сил продолжал отползать назад, пока его ноги не повисли в воздухе. Потом лейтенант упал на рыхлую землю, и чьи-то руки втянули его под танк.

Холодная вода на лице ощущалась как высшее наслаждение. Алексей стал хватать ее губами, закашлялся, когда она попала в дыхательное горло.

Только теперь он расслышал голоса:

– Куда ранили-то его?

– Да целый он, зря ты болтаешь. Нет на нем ран.

До Соколова дошло, что это говорят о нем Бабенко и Омаев. Они ощупывают его тело под меховой бекешей.

Лейтенант повернулся на бок и протянул руку. Бабенко сразу догадался, чего хочет командир. В ладонь, сложенную лодочкой, плеснулась из фляжки вода.

Алексей промыл глаза и рот, с трудом выплюнул всю грязь, которая забила носоглотку, и только потом наконец-то смог спросить.

– Все целы? Как машина?

– Целы, товарищ лейтенант, – отозвался Бабенко. – И машина в порядке. Логунов полез осматриваться. Артналет вроде закончился.

– Сейчас фрицы опять попрут, – мрачно заявил Руслан.

Соколов разгреб руками землю и комья снега, которые насыпались в окоп, и выбрался из-под танка. Он поднялся, оперся руками о бруствер и стал осматривать позиции полка. Весь склон и вершина высоты были перепаханы снарядами.

Сердце Алексея непроизвольно сжалось при мысли о том, что полк не сможет больше сражаться, потери от обстрела катастрофические, оборона почти уничтожена. Сейчас из леса снова выйдут вражеские танки, и уже никто и ничто не сможет их остановить.

Алексей стиснул зубы, пытаясь отогнать от себя страшные мысли и панику. Ведь за время войны он очень часто видел такое. Каждый раз на его глазах люди поднимались, отряхивались от земли. Они вытаскивали из окопов и ставили на бруствер пулеметы, направляли в сторону врага стволы винтовок и автоматов, во время обстрела заботливо прикрытых полами шинелей.

Присмотревшись, лейтенант понял, что большая часть немецких снарядов легла между окопами и ходами сообщений. Стрелковые ячейки, позиции пулеметчиков и бронебойщиков почти не пострадали.

В голове у него еще немного гудело, но он различал крики солдат, слышал, как они перешучивались, звали санитаров. Строгие голоса командиров требовали доложить о потерях.

– Омаев, запроси командиров взводов о состоянии личного состава и матчасти! – приказал Соколов и поднял к глазам бинокль.

По еле заметным шевелениям верхушек деревьев, которые, видимо, задевали немецкие танки, приметной сизой дымке выхлопных газов, поднявшейся над низиной, ему было понятно, что враг близко, он снова готовится к