Читать книгу "Семейные хроники Лесного царя - Антонина Бересклет (Клименкова)"

густую гриву тонким плетеным шнурком, чтобы в глаза не лезла, а по плечам отпускал свободно струиться. И стрижется он так же неохотно, как батя: большую часть времени ходит русалка русалкою маме на удовольствие, а нынче вот по лопатки обрезал, не подозревая, что и в этом подражает родителю. Обнаружив сию дополнительную деталь сходства, Яр не удержался, расплылся в улыбке, аки масленый блин на сковороде.

Сын занимался делом: грабли чинил, правил зубцы, чтобы сгребать траву, что накосил на лужке позади баньки. Козе ведь сена немало требуется, и ей плевать, кормит ее царский сын или крестьянский — главное, работай по совести. А отец явился непонятно зачем, отвлекает — стоит, руки на груди сложив, на отпрыска любуется, не скрываясь. Драгомир нахмурил темные брови, исподлобья метнул молнию настороженного взгляда.

— Мир, не хочешь пожить со мной во дворце? — сразу предложил лесной царь, чтобы долго не ходить вокруг да около. — Что ты будешь здесь один куковать! У меня там веселее. А?

— Я не один: у меня вон животина есть.

Драгомир торопливо отошел подальше, стоило Яру сделать попытку приблизиться. Сын прекрасно знал отцовскую привычку: зазеваешься и подпустишь на расстояние вытянутой руки — тут же сграбастает в обнимку и затискает до потери дыхания.

— Ну, за хозяйством и соседушка присмотрит. А не справится, так позовет на помощь какую-нибудь миленькую кикимору. Там, глядишь, женится на старости лет, ватагу шуликунов заведет.

Яр не отступался от затеянной игры в догонялки, несмотря на явное нежелание сына подвергнуться отчей ласке. Пусть даже придется метаться по всему двору и огороду — да хоть по всему лесу! Упрямством оба были равны, только у отца опыта побольше. Так с лужка, что за банькой, оба переместились ближе к дому.

— Пап, я тебе всё равно Тишку не заменю.

— Конечно, не заменишь. Вы у меня все особенные и незаменимые. — Яр изловчился и поймал-таки своё «отражение» в объятия.

— Пап, отстань, — попытался тот упрямо выкрутиться, не поднимая глаз. А щеки запылали неровным румянцем. — Ну, зачем я там нужен? И русалки будут на меня дуться, что я не такой любвеобильный, как Евтихий.

— С девчонками я сам разберусь, приструню, если станут тебе слишком надоедать. Мирош, я всё давно знаю, — шепнул Яр в порозовевшее ухо, очень похожее на обычное человеческое, но слегка оттопыренное и острое сверху — точь-в-точь как у него самого.

Сын вздрогнул, съежился в его руках.

— Что ты знаешь? О чем ты? — Мир сделал вид, будто не понял намека.

Но хотя бы вырываться прекратил. Прижался робко, неуверенно. Глубоко выдохнул. Пальцами вцепился в бархатный рукав, стиснул.

— Я рассказывал, почему отец выгнал меня из дома? — негромко напомнил Яр, успокаивающе поглаживая ладонью по плечам, по спине.

— Да, — обреченно вздохнул Драгомир и покраснел еще больше.

Яр чувствовал, как трепещет в волнении сердце его мальчика. Да и собственное в ответ колотилось пойманной пичугой. И Драгомир тоже ощущал это, понимал, что отцу разговор дается не просто. И только это сколько-то успокаивало его, поэтому он до сих пор не оттолкнул родителя.

— Думаешь, зачем я вам открылся? Ведь эта история так смутила и вас троих, и мне было стыдно признаваться в прошлых ошибках. Уверен, с тобою происходит всё то же самое, что тогда случилось со мной.

— Поэтому теперь и ты выгонишь меня из дома? — несмело улыбнулся сын. — Вернее, из Леса.

— Никогда на свете. Ты же мое драгоценное сокровище. Я знаю, как больно терпеть и молчать, потому что поделиться страшно. И пойми, как мне больно теперь, когда ты не позволяешь себя обнять.

— Тебе лишь бы потискать кого-нибудь… А я правда боюсь, пап, — прошептал сын, крепко зажмурившись. — Вдруг я… А если кто-то заметит? Это так стыдно. И неправильно. Если мама узнает. Или Тишка. Или…

— Мама знает, — перебил его Яр и обнял еще сильнее, чтобы не дергался и не дрожал. — Мышонок и Миленка догадываются. Пойми, мы тебя любим — как бы ты сам к себе не относился, что бы ни вообразил. Мы — всегда тебя будем любить.

— И ты? — переборов неловкость, шепотом спросил Драгомир, подняв на отца блестящие глаза. — Тоже? Любишь? Всё равно?

— Люблю, — кивнул Яр. Стер пальцем скатившуюся с ресниц слезинку, поцеловал в щеку. — Я сделаю для тебя всё. И позволю тебе всё, что захочешь.

— Как твой дядюшка позволил тебе? Через отвращение? Из долга? — прищурился Драгомир.

— Глупыш, — терпеливо улыбнулся Яр. — Ты же мой. Моё отражение. Моё продолжение. Ты мой даже больше, чем Тишка или Милена. Больше, чем ты сам можешь представить. Я знаю, что для тебя будет лучше. Поверь мне, ты ни в чем не виноват. Всё это ведь… Так бывает, постарайся это понять. В этом нет ничего постыдного. И ты справишься с этим. Мы с тобой это преодолеем. Только не отворачивайся от меня, пожалуйста! Не убегай, не прячься. Не отвергай меня. И не проклинай себя…

Яр шептал это, уткнувшись лбом в пылающий лоб сына. Тот покорно слушал, зажмурив глаза. Но когда отец попытался поцеловать его — в губы! Драгомир дернулся, словно от удара. Отпихнул его от себя с неожиданной силой, буквально отскочил от родителя. Пылая стыдом и гневом, бросил в лицо:

— Я думал, что это я обезумел! Оказалось, мы оба сумасшедшие!!!

Он убежал в дом, громко хлопнув дверью.