Читать книгу "Паж герцога Савойского - Александр Дюма"

Павлу III — чтобы дать возможность своему сыну утвердиться в княжествах Пармском и Пьяченцском, раз уж он не смог получить для него герцогство Миланское.

Было решено заключить перемирие на десять лет. Этот срок назначил сам Франциск I.

— Десять лет — или ничего! — заявил он тоном, не терпящим возражений. И все согласились на десять лет.

Правда, он сам же и нарушил это перемирие через четыре года.

Карл III, все время опасавшийся, как бы эти переговоры не закончились тем, что у него отнимут и те немногие земли, которые у него остались, больше обрадовался отъезду своих знаменитых гостей, чем их приезду.

Их приезд ничего ему не принес, разве только он обеднел на ту сумму, которую ему стоил их прием, потому что ни один из них и не подумал оплатить свои расходы.

Единственным, кто хоть что-то получил от этой встречи, был папа; он договорился о двух браках: о браке своего второго сына Оттавио Фарнезе с Маргаритой Австрийской, вдовой Джулиано Медичи, убитого во Флоренции, в церкви Санта-Мария-дель-Фьоре, и о браке своей племянницы Виттории с Антуаном, старшим сыном Карла Вандомского.

Заключив перемирие с Франциском I, Карл V занялся в Генуе приготовлениями к войне с турками; подготовка была громадной и велась на протяжении двух лет.

К концу этих двух лет, когда флот был уже готов к отплытию, герцог Карл III решил навестить свояка и представить ему своего сына Эммануила Филиберта, которому уже шел тринадцатый год.

Само собой разумеется, что Шанка-Ферро и Леоне отправились вместе с ним: Эммануил Филиберт без них не ездил.

С некоторого времени юного герцога весьма занимала одна мысль. Он намеревался сочинить речь, о которой не хотел говорить ни его преосвященству Луи Аларде, епископу Лозанны, своему наставнику, ни своим воспитателям: Луи де Шатийону, сеньору де Мюзинану, главному конюшему Савойи, Жану Батисту Прована, сеньору де Лейни, и Эдуарду Женевскому, барону де Люллену.

Он удовольствовался тем, что рассказал о своей речи оруженосцу и пажу. В ней он хотел испросить у императора Карла V позволения принять участие в его походе против берберийцев.

Но Шанка-Ферро уклонился, сказав, что если бы обсуждался вызов на поединок, то он мог бы чем-то помочь, но к составлению речей считает себя неспособным.

Леоне же уклонился, сказав, что при одной мысли о тех опасностях, которым, несомненно, будет подвергаться Эммануил Филиберт в подобном походе, ум его мутится и он даже двух первых слов такой речи не может связать.

Принцу оставалось надеяться только на собственные силы. Тогда с помощью Тита Ливия, Квинта Курция, Плутарха и всех знаменитых ораторов древности он составил речь, с которой собирался обратиться к императору.

Император жил у своего друга Андреа Дориа, в прекрасном дворце, как бы царящим над генуэзской гаванью, и следил за вооружением флота, прогуливаясь по роскошным террасам, откуда блистательный адмирал после обеда, данного им венецианским послам, приказал выбросить; свое столовое серебро в море.

Император принял герцога Карла, Эммануила Филиберта и их свиту сразу, как только о них доложили.

Император обнял свояка и хотел обнять так же и племянника.

Но Эммануил Филиберт почтительно высвободился из высочайших объятий, преклонил колено и, стоя между своим пажом и оруженосцем, с самым серьезным видом произнес следующую речь, о содержании которой не догадывался даже его отец:

— Горя желанием поддержать ваше достоинство и ваше дело, а это дело Господа и нашей святой веры, я по собственной воле и с радостью решил умолять вас, цезарь, принять меня в число воинов, огромным потоком стекающихся отовсюду под ваши знамена; я буду счастлив, о цезарь, изучить военную науку и жизнь военного лагеря под руководством самого великого из государей и непобедимого полководца.

Император посмотрел на него, улыбнулся, и, пока Шанка-Ферро вслух выражал восхищение блестящей речью принца, а Леоне, побледнев от страха, в душе молил Бога внушить императору мысль отказать юному герцогу в его просьбе, серьезно ответил:

— Принц, благодарю вас за преданность; взращивайте в себе и дальше добрые чувства, это будет полезно нам обоим. Но вы еще слишком молоды, чтобы идти со мной на войну, однако если вы сохраните свой пыл и желание, то будьте спокойны, через несколько лет случай вам обязательно представится.

Подняв молодого герцога, он поцеловал его; потом, чтобы его утешить, он снял с себя орден Золотого Руна и надел на его шею.

— Ах, черт возьми, — воскликнул Шанка-Ферро, — это получше, чем шапка кардинала!

— Смелый у тебя товарищ, любезный племянник, — сказал Карл V, — и ему следует подарить цепь, в надежде, что мы повесим на нее позже какой-нибудь орден.

И, сняв золотую цепь с шеи одного из своих придворных, находившихся там, он бросил ее Шанка-Ферро со словами:

— Держи, красавец-оруженосец!

Как ни молниеносно было движение Карла V, Шанка-Ферро успел встать на одно колено, и в этой почтительной позе принял подарок императора.

— Ну, — сказал победитель при Павии, который в этот день был в хорошем настроении, — нужно, чтобы каждый получил свою долю, даже паж.

Сняв с мизинца кольцо с алмазом, он воскликнул:

— Теперь ваша очередь, красавец-паж!

Однако к великому изумлению Эммануила Филиберта, Шанка-Ферро и всех присутствующих, Леоне, казалось, ничего не слышал и не сошел с места.

— О-о, — сказал Карл V, — а паж-то у нас, кажется, глухой!

И, повысив голос, он повторил:

— Ну же, подойдите ко мне, красавец-паж!

Но, вместо того чтобы повиноваться, Леоне сделал шаг назад.

— Леоне! — воскликнул Эммануил Филиберт, беря мальчика за руку и пытаясь подвести его к императору.

Странное дело! Леоне вырвал у него руку, вскрикнул и бросился вон из зала.

— Некорыстный у тебя паж! — заметил Карл V. — Ты мне потом скажешь, где ты таких берешь, любезный племянник… Алмаз, который я хотел ему подарить, стоит тысячу пистолей!

И, повернувшись к придворным, он добавил:

— Прекрасный пример для вас, господа!

IX. ЛЕОНЕ — ЛЕОНА

Едва вернувшись во дворец Кореи, где он остановился вместе с отцом, Эммануил Филиберт стал настойчиво выяснять причину, заставившую пажа не только отказаться от алмаза, но и с криком ужаса, как юный встрепенувшийся сокол, выбежать из дома. Но ребенок молчал, и никакие просьбы не вытянули из него ни слова.

Он хранил такое же упорное молчание, когда герцогиня Беатриса хотела получить от него сведения о матери.

Однако какое отношение император Карл V мог иметь к бедам, постигшим сироту-пажа? Об этом Эммануил Филиберт даже не догадывался. Как бы, впрочем, ни обстояло дело, он готов был скорее обвинить всех, даже своего дядю, чем заподозрить хоть на мгновение Леоне в пустых капризах.