Читать книгу "Советский Пушкин - Арсений Александрович Замостьянов"

характерному для апогея революционных настроений Пушкина, относится следующая замечательная запись его:

«Только революционная голова, подобная… Пестелю, может любить Россию — так, как писатель только может любить ее язык. Все должно творить в этой России и в этом русском языке».

То есть активной революционной деятельностью необходимо преобразовать Россию подобно’ тому, как Карамзин и Пушкин творческой литературной деятельностью сформировали русский язык.

Правда, Пушкин и в момент самого сильного накала своих революционных настроений не понимает значения борьбы масс, роли народа в освободительном движении.

Революционность Пушкина не надо преувеличивать. Хотя она и складывалась под влиянием буржуазного просвещения и принципов 1789 года, хотя в ней заключались требования гражданского равенства, — она все же не выходила за пределы декабристской программы, то есть программы дворянских революционеров. Деятелей якобинской диктатуры Пушкин рассматривает совершенно таким же образом, как абсолютных монархов; диктатуру революционного народа он ставит на одну доску с тиранией. Политическая программа Пушкина ограничивается монархической конституцией. Однако, ограниченность революционных устремлений Пушкина даже в их апогее определенными историческими рамками вовсе не умаляет их значения. Наоборот, важно подчеркнуть, что пушкинский идеал воли, покоя и счастья мыслился им на базе энергически провозглашенной программы политической свободы так, как он ее понимал. Пушкин формально не принадлежал ни к одной установившейся политической группировке, он не участвовал в заговоре декабристов, но он не трусил, не малодушествовал в своих выступлениях против абсолютизма. Неизбежность гонений и для себя Пушкин предвидел очень рано.

Но вижу: возвещать нам истины опасно…

Гонения терпеть ужель и мой удел?

Что нужды? смело вдаль, дорогою прямою,

Ученью руку дав…

(«К Жуковскому».)

Когда Пушкин писал эти строки к Жуковскому, он еще не предвидел масштаба гонений, которым суждено ему было подвергнуться. Но и тогда, когда на него уже обрушилась кара самодержавия, он не терял, ни бодрости, ни чувства собственного достоинства, ни независимости поведения.

Но злобно мной играет счастье:

Давно без крова я ношусь,

Куда подует самовластье;

Уснув, не знаю, где проснусь.

Всегда гоним, теперь в изгнанье

Влачу закованные дни…—

писал он, приглашая Языкова и Дельвига в Михайловское, и предлагал бодрую и в самом деле единственно разумную программу времяпровожденья при его тогдашних обстоятельствах:

Надзор обманем караульной,

Восхвалим вольности дары

И нашей юности разгульной

Пробудим шумные пиры,

Вниманье дружное преклоним

Ко звону рюмок и стихов,

И скуку зимних вечеров

Вином и песнями прогоним.

(«К Языкову».)

14 декабря 1825 года происходит восстание декабристов. Пушкин, находившийся в ссылке, не принимал в нем участия, но он был связан с революционерами, разбитыми на Сенатской площади, узами дружбы; стихи его играли роль декабристских прокламаций и гимнов. Пушкин ждал, что царская расправа обрушится и над его головой. Свое спасение от мести Николая I он воспринял как случайное и чудесное. Пушкин начал ориентироваться в новой обстановке, среди новых условий и новых людей. Еще до восстания декабристов Пушкин чувствовал, что борьба за политическую свободу не приведет к желанным результатам вследствие отсутствия реальных сил:

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощенные бразды

Бросал живительное семя —

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды…

Паситесь, мирные народы!

Bac не пробудит чести клич.

К чему стадам дары свободы:

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

После поражения декабристов мысль о бессмысленности борьбы с самодержавием вследствие отсутствия сил, которые могли бы победить или хотя бы заставить считаться с собой, превращается в убеждение Пушкина. Свое мнение по этому вопросу он высказал вполне искренне в том месте записки «О народном воспитании», где сказано:

«Должно надеяться, что люди, разделявшие образ мыслей заговорщиков, образумились, что, с одной стороны, они увидели ничтожность своих замыслов и средств, с другой — необъятную силу правительства, основанную на силе вещей».

Пушкин не хотел переть против рожна. Он решил подчиниться исторической необходимости. В его политических убеждениях произошел ряд (изменений. До декабрьского восстания он — пусть ради ограниченных целей — призывал к мятежу, к применению силы против правительства. Теперь он страшится народных волнений, прообраз которых он видел в движении Пугачева, охарактеризованном им с политической стороны как «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

В изменении политических убеждений Пушкина, кроме признания силы самодержавия, сыграло роль еще одно важное обстоятельство. Устранение декабристов означало для Пушкина ликвидацию просвещенного начала, способного организовать свободу, дать программу революции, установить гражданское равенство и незыблемую власть раз принятого закона. После разгрома декабристов в России не осталось на время ни одной революционной силы, кроме стихийного движения крепостных крестьян. Мужицкого же мятежа Пушкин боялся. За декабристской революцией Пушкин признавал творческое начало; в крестьянском движении, предоставленном самому себе, он видел только страшную разрушительную силу, прибегающую к жесточайшим зверствам, стихию, сжигающую огнем и заливающую кровью все попадающееся на ее пути. В крестьянской революции отсутствовал элемент просвещения, — это был для Пушкина ничем не искупимый порок.

Валентин Литовский в роли Пушкина. 1937 г.

Чтобы убедиться в важности для Пушкина этого момента, достаточно сопоставить «декабристские» стихотворения Пушкина, в которых просвещению и закону уделено почетное место, с его откликами на холерные бунты 1831 года. 6 июля Пушкин писал Чаадаеву:

«Vous savez се qui nous arrive Petersbourg le peiuple s’est imagine qu’on l’empoisoiimoiit. Les gazettes s’epmsent en se-miOinces et en protestations, malheureusement le peiuple ne sait pas lliire et les scenes die sang so,nit pretes a se renouveiler».

(Вы знаете, что здесь происходит; в Петербурге народ вообразил, что его отравляют. Газеты переполнены увещаниями и протестами, к несчастью, народ не умеет читать, и кровавые сцены готовы возобновиться).

(Переписка, том II, стр. 268.)

Повод к этим возмущениям был тесно связан с темнотой и невежеством восставших; они обращались против врачей и научной медицины, разъяснения печати были им недоступны, им казалось, что холера — результат массового умышленного отравления. В несуразном этом слухе сказывалось вековое недоверие низов, крестьян, к социальным верхам, к господам. Но не эта сторона дела интересовала Пушкина. Его пугала самая возможность таких диких мотивов выступлений, его