Читать книгу "Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора - Лестер Брукс"

беззаветно преданного императору и стране.

Невозможно сделать однозначного вывода, что подобные мысли выражали лидеры оппозиции в армии и на флоте на этой встрече. Однако трудно поверить, что об этом не подумал по крайней мере Умэдзу, эта счетная человеческая машина.

Того, в ответ на требования военных, холодно произнес, что он предпримет все усилия, когда представится возможность, чтобы заставить союзников понять те проблемы, что касаются оккупации, разоружения и военных преступников, но он категорически отказывается считать это непременным условием принятия Потсдамской декларации.

Тоёда энергично возразил ему: «Шанс гарантировать выполнение наших условий будет упущен, если мы станем ждать, потому что, как только мы сообщим о своей готовности принять потсдамские условия, союзники могут направить десантные части для оккупации нашей страны; и я, со своей стороны, не могу гарантировать, что смогу предотвратить нежелательные инциденты».

Того еще раз подтвердил свою точку зрения: «Единственное условие, на котором мы должны настаивать, — это неприкосновенность императорского дома. Могут ли военные дать хоть какую-то надежду на победу, в случае если переговоры по другим условиям потерпят провал?»

Анами парировал: «Хотя я не могу дать полной гарантии окончательной победы, Япония еще может сражаться».

Будучи крайне практичным, как обычно, Того настойчиво добивался ответа у Анами и начальников штабов: «Вы можете вполне определенно сказать, имеется ли у вас возможность предотвратить высадку противника на наши острова?»

Умэдзу, ответственный за боеспособность войск, ответил: «Мы сможем сбросить противника в море, если нам повезет… хотя на войне мы не можем быть уверены в благополучном исходе дела… Но даже если некоторым вражеским частям удастся отвоевать для себя плацдарм, я уверен в том, что мы сможем нанести им большие потери».

«Это будет бесполезным делом, — констатировал Того. — Согласно вашему объяснению, по крайней мере часть наступающих частей сможет высадиться, даже понеся серьезные потери. Но если враг пойдет во вторую атаку, то у нас уже не будет достаточно самолетов и боеприпасов, которые мы потеряли и израсходовали, отбивая первую волну наступления. Без всякой возможности пополнить наши боеприпасы и технику мы окажемся беззащитными, даже если не принимать во внимание атомную бомбу. Мы должны сделать вывод, что у нас нет иного выхода, как только остановить войну прямо сейчас. И мы должны попытаться достичь мира, только ограничив наши контртребования до предельного минимума».

Ёнаи с готовностью поддержал эту точку зрения. Другие военные продолжали настаивать на том, что вопросы разоружения, оккупации и военных преступников следует поставить под японский контроль.

Заседание все больше отклонялось от повестки дня, когда резко выступил Ёнаи: «Время ушло, чтобы можно было что-то сделать. Мы должны принять выдвинутые условия. Мы должны последовать рекомендациям министра иностранных дел». Его замечания были высказаны не только в адрес военных, но предназначались непосредственно адмиралу Тоёде, который отрешенно глядел в пространство. Голоса, вместо того чтобы быть четыре к двум в пользу мира, сложились три к трем из-за Тоёды. Или это было не так? За что выступал Судзуки?

Премьер сидел в молчании, потягивая свой зеленый чай и затягиваясь сигарой. Казалось, он упустил некоторые подробности обмена мнениями. В то время как градус обсуждения поднимался, он становился все более нервным. Слова Ёнаи еще больше взволновали его. И вот он вмешался в дискуссию, закричав на военных: «Вы ставите слишком много условий. Вы нарочно оспариваете мое мнение для того, чтобы сорвать мирные переговоры!»

Анами, Умэдзу и Тоёда все вместе заявили, что это не так, но гнев Судзуки было невозможно сдержать.

«Дебаты были жаркими, — вспоминал позднее Того, — но в итоге все окончилось ничем». Того все больше и больше раздражался, опровергая все новые аргументы.

Два начальника штабов и военный министр явно не собирались менять свою точку зрения и противостояли Того, Ёнаи и Судзуки. Тем самым работа Высшего совета была парализована. Чтобы разрешить проблему, ее надо было рассмотреть в другой плоскости. Ситуация складывалась так, как в судах присяжных на Западе, решение должно было быть единодушным — или никаким.

Премьер-министр был явно расстроен. Он подчеркнул, что Потсдамскую декларацию обязательно надо рассмотреть в правительстве, и объявил, что заседание правительства, намеченное на 12 часов дня, состоится в два часа. В час дня Судзуки закрыл заседание Высшего совета, и члены «Большой шестерки» покинули бомбоубежище и вышли под яркие лучи полуденного солнца. Жар обжигал, и влажный воздух был удушливым. Но солнце было там, в небе, как и было вчера, как и на прошлой неделе, как и в прошлом году, и будет вечно. Оно будет там завтра, и на следующей неделе, и в последующие века, после того как они уйдут.

Военный министр Анами вернулся в министерство с заседания Высшего совета по руководству войной в приподнятом настроении. Было видно по его поведению, по его легкой походке и самоуверенной улыбке, что он контролировал ситуацию. Никто из тех, кто наблюдал, как военный министр в этот момент бодро направлялся в свой офис в сопровождении старших офицеров, не мог сомневаться, что Анами был хозяином своей судьбы и судьбы своей страны.

Слух, что он вернулся с заседания, распространился сразу. В течение нескольких минут обожавшие его младшие офицеры собрались у офиса, полные новых надежд, желая услышать его сообщение о русском вторжении и о предпринимаемых им усилиях покончить с настроением пораженчества среди представителей партии мира.

Расслабившись, как лев, оказавшийся в своем безопасном логовище, военный министр внимательно всматривался в лица собравшихся офицеров, отражавшие искреннее доверие. Он сообщил в общих чертах о продолжающейся дискуссии в «Большой шестерке», которая касалась текущей ситуации. Такой расплывчатый ответ не удовлетворил его коллег. Анами это почувствовал и рассказал, что обсуждалось русское вторжение, условия Потсдама и бомбардировка Нагасаки, что он и Умэдзу заняли твердую позицию в отстаивании национальных интересов, но, естественно, он не может сказать больше.

Несколько разочарованные, но вполне понимая, что Анами не может привести подробности заседания, «молодые тигры», окружив министра, который отдыхал душой среди своих учеников, продолжали дружеский разговор. Хотя все и перестали говорить о заседании Высшего совета, но все же пытались, прибегая к намекам и отпуская замечания, больше выведать о секретных подробностях. Такэсита сделал абсурдное предположение: «Если вы готовы принять Потсдамскую декларацию, то вам было бы лучше совершить харакири». Не желая этого, он задел больное место Анами.

После того как молодые люди вышли из его кабинета, Анами вызвал полковника Хаяси, и они поехали в резиденцию военного министра. В машине Анами выглядел уставшим и опустошенным. Он рассказал Хаяси о замечании Такэситы: «Он сказал мне такую страшную вещь. Поскольку мне уже