Читать книгу "Закон Моисея - Эми Хармон"

еще у тебя законы?

– «Рисуй».

– Ладно. Похоже, ему ты следуешь безоговорочно. Что еще?

– «Держись подальше от блондинок».

Он всегда пытался меня подколоть. Всегда пытался задеть за живое.

– От всех, не только от Джорджии? Почему?

– Они мне не нравятся. Моя мать была блондинкой.

– А твой отец – черным?

– Бытует мнение, что большинство блондинок не могут родить черных детей самостоятельно.

Я закатила глаза.

– А ты еще говоришь, что это мы предвзятые.

– О, у меня полно предрассудков, но на то есть причины. Я никогда не встречал блондинку, которая бы мне понравилась.

– Ну, не беда, перекрашусь в рыжий.

Губы Моисея расплылись в такой широкой улыбке, что я испугалась, как бы они не треснули. Похоже, он удивился своей реакции не меньше меня. Он согнулся пополам и, уперев руки в колени, зашелся таким смехом, какого я еще от него не слышала. Я выхватила у него кисточку, испачканную алой краской, и провела ею вдоль своей косички. Моисей уже начал задыхаться от хохота, но в конце концов покачал головой и, протянув руку, потребовал кисть обратно.

– Не делай этого, – пропыхтел он, от смеха в уголках его глаз выступили слезы.

Но я продолжила краситься, и он наскочил на меня, пытаясь забрать кисть. Я отвернулась, максимально вытянув руку и выпятив зад, чтобы он не мог до нее достать. Но Моисей был выше и с легкостью обхватил меня руками, вырывая кисть из моих пальцев. На моих ладонях осталась краска, и, повернувшись, я вытерла их о его лицо, из-за чего он стал похож на воина Апачи. Моисей ойкнул и, не желая оставаться в долгу, провел кистью точно такую же линию на моей щеке. Наклонившись, я заметила банку с краской и окунула пальцы в шелковистую алую жидкость. А затем повернулась к Моисею со злорадной ухмылкой на лице.

– Я просто следую закону, Моисей. Как он там звучал? «Рисуй»?

Мои губы растянулись в улыбке, и Моисей поймал меня за руку. Я щелкнула пальцем, и на его рубашку брызнули маленькие красные капельки.

– Джорджия, лучше беги.

Он по-прежнему улыбался, но в его глазах плясали чертики, от которых у меня подгибались колени. Я приторно ему улыбнулась.

– С чего бы мне это делать, Моисей? Вдруг я хочу, чтобы ты меня поймал?

Он посерьезнел, но его глаза стали добрее. А затем, все так же держа меня одной рукой за запястье, он схватил мою скользкую от краски косичку и притянул к себе.

И на сей раз позволил мне руководить.

Моисей двигался плавно, позволяя мне задать темп. Я втянула его нижнюю губу и дернула на себя за рубашку. Мне хотелось, чтобы между нами не существовало никаких законов и правил. Чтобы мы просто делали, что пожелаем. Чтобы я могла лечь в тени амбара и притянуть его к себе. Чтобы я могла пойти на то, чего жаждало мое тело. Чтобы я могла покрыть его алой краской, а он бы прижался ко мне и покрыл в отместку. И тогда между нами не осталось бы различий, не было бы никакой дележки на черных и белых, на тогда и сейчас, на преступления и наказания. Только ярко-красная пелена, отождествлявшая мою ярко-красную страсть.

Но от законов и правил никуда не деться. Есть законы природы и жизни. Любви и смерти. И если их нарушить, то будут последствия. И мы с Моисеем – подобно веренице обреченных возлюбленных, которые жили до нас и будут жить после, – подпадали под эти законы, независимо от того, следовали мы им или нет.

Глава 7. Моисей

Даже запах дурманил мне голову. Я чувствовал себя пьяным, в голове жутко стучало, грудь сдавило. Перед глазами мельтешили алые и желтые мазки, серебряные вихри и черные полосы. Мои руки парили, брызгая и смешивая краски. Было слишком темно, чтобы понять, соответствовало ли мое творение образу в голове. Но это не имело значения. Для меня, по крайней мере. А вот для девушки это было важно. Она хотела, чтобы кто-то увидел ее. Поэтому я нарисую ее портрет, покажу миру ее лицо, и тогда, возможно, она исчезнет.

Начиная с июля – с последнего дня фестиваля, когда я нашел Джорджию в загоне и отвез ее домой, – эта девушка частенько попадалась мне на глаза. Ее звали Молли. Она написала свое имя жирным курсивом, с завитками на букве «М». Я увидел его на бумажке с тестом по математике. Из всего, что она могла мне показать, почему-то ей захотелось обратить мое внимание именно на тест по математике. Подумать только! В верхнем углу была нарисована большая «А»[4], и я подозревал, что Молли гордилась этой оценкой. Когда-то. В прошлом.

Она немного напоминала мне Джорджию – тоже блондинка, тоже со смешинкой в глазах. Но Молли постоянно показывала мне места и предметы, которые не имели для меня никакого смысла – вот как тест по математике. Подсолнухи, растущие вдоль трасс, по которым я никогда не ездил, затянутое тучами небо и капли дождя на окне, обрамленном шторами в желтую полоску, женские руки и идеально подрумянившийся яблочный пирог с умело выложенными полосками сверху.

Внезапно мою картину подсветили сзади фары машины, едущей по тоннелю. Я быстро откинул баллончик с краской и сполз вниз по наклонной бетонной стене, а затем побежал что есть мочи – баллончики в импровизированном ремне бились о ноги и звонко стукались друг о друга.

Но машина поехала следом, направляя на меня лучи фар, и от паники я споткнулся и больно ударился о землю. Баллончики впились мне в живот и бедра, кожа с ладоней содралась о гравий. Машина вильнула и резко затормозила, и я временно скрылся из-под ее света. Я тут же вскочил, но с моей правой ногой было что-то не то. Я снова упал и вскрикнул от боли, пробившейся сквозь всплеск адреналина.

– Моисей?

Это оказалась не полиция. И даже не убийца девушки. Я почти не сомневался, что ее убили. Она выглядела слишком серьезно и свежо – такое я замечал только за призраками, чья смерть была жестокой и неожиданной. И недавней.

– Моисей?

Вот опять. Я повернулся, прикрывая глаза от света фонарика, направленного мне в лицо, и, прищурившись, посмотрел в сторону, откуда доносился голос.

– Джорджия?

Какого черта она здесь делает в час ночи в будний день? Осознав, что я рассуждаю как родитель, я тут же одернул себя. Это меня не касалось, как и ее не касалось, что я здесь делал. Казалось, я произнес эти слова вслух,