Читать книгу "Милый мой Игнатиус - Олег Велесов"

— Но где клад спрятан… — Водянкин одним глотком осушил третью чарку и утёрся рукавом. — Где клад спрятан… кхе… он вам не скажет. Хоть на куски его режьте, — и засмеялся тоненьким писклявым смехом.

Мы продолжали хлебать похлёбку.

— Но есть у него слабость, — отсмеявшись, продолжил Водянкин. — Пята, так называемая, Геркулесова.

— Ахиллесова, — поправил жабоид. — Геркулесова — это каша.

— Один бес. Назови как хошь, а я вам её не открою, — и снова засмеялся.

Жабоид облизнул ложку и сузил глаза. Ох, точно такой взгляд у него был, когда он Верлиоке про ЛГБТ задвигал. Чует моё сердце, сейчас тоже без этого не обойдётся.

— У вас, старейшина, телевизор новый? — кивнул в угол Дмитрий Анатольевич.

— Вот уж не нарадуюсь, — завздыхал Водянкин. — Это мне общество подарило. От всей души преподнесло как подарок к юбилею.

— Сколько же вам стукнуло?

— Да уж много. Тебе, бес ухватистый, половину бы такого прожить, — Водянкин снова потянулся к бутыли. — И зубы мне не заговаривай, я не Верлиока, на хитрости лешачонка не поведусь.

Жабоид закусил губу, кажется, его изощрённый ум дал сбой. Он искал, и никак не мог найти ниточку, за которую можно было потянуть и раскрутить водяного. Все они обрывались, едва Дмитрий Анатольевич начинал за них дёргать.

— Никто вас обманывать не хочет, уважаемый…

— Заткнись! — Водянкин хлопнул ладонью по столу. Плошки подпрыгнули; я едва успел подхватить свою и сжать пальцами за края, а вот Дмитрий Анатольевич остался без обеда. Его плошка перевернулась, и остатки похлёбки растеклись по столу жирной лужей.

Водянкин поднялся со вздохом, проковылял в упечь и швырнул оттуда жабоиду тряпку. Едва по лицу не попал.

— Надоело твои извороты выслушивать, головастик неразумный. Ей-ей скажешь ещё что не по делу, будет тебе выволочка… Вытирай!

Жабоид послушно заелозил тряпкой по столу. Он покраснел от смущения, и обиженно надул губы. Как ему, должно быть, неловко, находится в такой неприглядной ситуации, тем более передо мной, перед новиком и своим подчинённым. Ну да это его проблемы. Если уж захотел перехитрить того, кто изначально хитрее, будь готов стать уборщиком.

Водянкин вернулся к столу, посмотрел на бутыль, скривился, как будто не мог определиться: выпить ещё чарку или лучше не надо. Решил, что пока хватит.

— Давайте так, ребятки, — заговорил он, убирая бутыль обратно под стол. — Давайте по-честному. Что вы задумали у Лаюна выпытать, мне дела нет. Но добро за добро! С Лаюном у нас давняя вражда, и жить, глядючи друг на друга, терпения у меня боле нет. Так что я вам помогаю, путь лёгкий показываю и о слабости его говорю, а вы взамен его с глаз моих долой. Согласны?

Жабоид по-прежнему растирал похлёбку по столешнице, поэтому в разговор пришлось вступать мне.

— Предлагаете убить его?

— Тьфу на тебя, безбожник! — выругался Водянкин. — Что у тебя за каверзы на уме? Только бы убить кого. По-другому-то не можешь?

Я почесал небритый подбородок: какой сложный вопрос. Могу ли я по-другому? Спроси меня об этом три дня назад, и я сказал бы твёрдо: убивать никого нельзя, грех это. Было время, когда я даже подумывал стать вегетарианцем, проникнувшись несчастной судьбой бедных свинюшек и курочек, а в армии и вовсе старался прикинуться пацифистом, чтобы не брать в руки оружие и не ходить в караул. А сейчас… Убивать Верлиоку мне было не жаль. Представьте только: на вас идёт огромное чудовище, натуральный оборотень из фильмов ужасов, ревёт по-медвежьи и вот-вот растерзает. В такой ситуации будь ты хоть трижды вегетарианцем, а палец на спусковом крючке не дрогнет. А потом эти гномы на Додже, шестиствольный пулемёт, синюшная рожа Водянкина. Если так подумать… Да, я могу по-другому. Но могу и из обреза.

Я отодвинул пустую плошку.

— А что у вас за вражда, старейшина?

— Тебе какое дело, новик?

— Если у вас с этим стариканом недомолвки процессуального характера, баню он на вашем участке поставил или на хрен послал, то устраивать с ним разборки нам не разумно. Обратитесь к участковому. А если какой-то мотивационный аспект…

— Что ты мелешь, карась обугленный? Какой проспект?

— Я бы попросил без оскорблений.

— Каких оскорблений? Ты кому слова такие произносишь? Да я тебя!..

Водянкин поднялся и навис надо мной многопудовой тушей. Это выглядело вызывающе и страшно, и я мгновенно выхватил обрез. Жабоид открыл рот, да так и застыл, а Водянкин сглотнул, воткнувшись глазами в стволы. Из синюшного он вдруг стал бледно-голубым и заикающимся.

— Ты… это… Как тебя? Ты брось… Это же…

— Не надо, Игнатиус, — тихо попросил жабоид.

— Пусть извинится за карася! — потребовал я.

— Извини, — тут же извинился Водянкин.

Я самодовольно ухмыльнулся, так-то мне! — а то: кто ты такой, да я тебя. Проще надо быть, проще. И вооружённее.

Выполнено рандомное задание: обезвредь обывателя.

Репутация: — 7 + 1 = -6.

За проявление оправданной агрессии повышается.

Мудрость: — 1 + 1 = 0.

Ух ты, мудрость восстановилась, да ещё с описанием способа восстановления. Я снова стал умнее, почаще бы так.

За проявление оправданной агрессии понижается.

Дипломатия: 2–1 = 1.

За одно и то же действие в одном месте прибавили, в другом убавили, ничего себе теория относительности.

Водянкин снова достал бутыль и хлебнул прямо из горлышка, посмотрел на меня и ещё раз хлебнул. Переволновался.

— Стало быть, тебя Игнатиусом кличут? — спросил он, не выпуская бутыль из рук.

— И что?

— Да так, ничего… А Игнатий Лойола кем тебе доводится?

— Никем.

— Ага, понятно. А этот обрез у тебя откуда?

— Ядвига Златозаровна одарила.

— Ядвига Златозаровна, — эхом повторил он. — Вот как? Новику такое поднести… — он покачал головой. — Ядвигу Златозаровну я уважаю. И друзей её уважаю тоже.

— Так мы её друзья и есть, — мгновенно сориентировался жабоид. — Очень большие друзья, почти родственники.

— Что ж сразу не предупредили?

— Да мы связями своими не кичимся. Ни к чему нам это, — Дмитрий Анатольевич прищурился лукаво. — Ну что, старейшина, обсудим новый договор?

Водянкин посмотрел на него зверем, а я представил, что скажет Ядвига Златозаровна, когда узнает, что мы её именем прикрываемся.

До вечера мы из дома не выходили. Водянкин с жабоидом смотрели сериал про бандитов, а я лежал на полатях и сочинял стихи. Интересное это дело — сочинительство. С одной стороны всё кажется простым: берёшь слово, находишь к нему рифму, и вот вам стихотворение. Помните версификатора из Солнечного города? Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка. Но с другой стороны, балалайка — это не тот предмет, которым стоит разбрасываться, поэтому с рифмой нужно обходиться крайне осторожно. Все эти кровь-любовь, роза-мимоза, кошка-собака настолько приелись и настолько достали читающее население страны, что лучше вообще ничего не сочинять.