Читать книгу "Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин"

Глядя на портрет Джека Лондона, я улыбался и говорил:

– Вот так-то, коллега, не сразу нас с тобой поняли!

И вдруг я получаю приятное письмо из солидного журнала за подписью консультанта. Он пишет: «…среди потока самотека я обратил внимание на ваш рассказ «Яблоки из Гурзуфа», который не кажется мне неинтересным…» Дальше мне предлагалось зайти.

«Среди потока самотека рассказ ваш взволновал глубоко…» – с радостью насвистываю и напеваю.

Письмо наклеил на картонку. Чтобы раньше времени не истрепалось. Согнул пополам. И в карман. Чтобы те, кто во мне сомневались, изменили свое мнение, когда им ткнут в нос.

Никто до этого не предлагал мне зайти в редакцию. Наоборот: советовали не заходить и даже не писать. А тут колесо фортуны, как говорится, повернулось в обратную сторону. Точь-в-точь, как у Джека Лондона в его романе «Мартин Иден».

Помчался в редакцию, нашел в конце коридора в темном углу консультанта за столиком.

– Это я. – говорю, – написал «Яблоки из Гурзуфа». – И показываю ему письмо, наклеенное на картонку.

Он свой почерк узнал, а рассказ не мог вспомнить.

Мы вместе вспоминали, а потом искали рукопись: она у него куда-то запропастилась, попала не в ту папку. Он все папки перерыл, но рассказа не нашел.

На другой день приношу второй экземпляр «Яблок из Гурзуфа».

Он рассказ прочел и говорит:

– Ну как же, помню! Сразу видно, что вы были в Гурзуфе и все видели своими глазами. Очень точно сказано про жару. Жара там действительно есть. У вас очень хорошо написано: «жжет». Она именно – жжет. А вы не были в Кушке?

И я сказал, что был в Кушке, хотя там никогда не был.

– Вы помните Кушку? – спросил консультант.

– Еще как!

– Я служил там, – сказал консультант. – Вот где жара!

– В Гурзуфе тоже жарко! – испугался я.

– Нет, в Кушке жарче… Там жжет, – сказал он задумчиво.

– Значит, все в порядке?

– В порядке? Там, в Кушке, осталась моя любовь. Она осталась там, а я уехал. Разве это порядок?..

У меня отлегло от сердца.

– Напишите ей письмо, – сказал я.

– Такая загорелая девка… – сказал он откровенно.

– Позовите ее сюда, – сказал я.

– Слово «жжет» меня покорило в вашем рассказе. Меня всю жизнь что-нибудь жжет. То солнце. То работа. То любовь. Очень емкое слово!

– Старался вовсю, – сказал я. – Специально для этого нелинованную тетрадку купил. Не получается – лист рву безо всякого! Долой! Раз не получается!

– Это очень хорошо… Пойдемте к редактору, я вас ему представлю.

Редактор сказал консультанту:

– В таком случае, милый, не возьметесь ли вы сами редактировать рассказ? Вы открыли нового автора, так будьте для начала его редактором, тем более у нас освобождается штатная единица.

– У него точные слова, – сказал консультант. – У него очень точные слова…

– Тем более у него очень точные слова, – сказал редактор. – Я, правда, не читал рассказа, но я думаю, у него точные слова, раз вы говорите, что они у него точные.

Рассказ был напечатан.

А на следующий день моего нового редактора, бывшего консультанта, уволили.

Не думаю, что за меня. Но в то же время у него ведь не было других авторов…

– Как же я теперь буду жить? – пожаловался он мне. – Я ведь не умею ничего делать…

Я подбодрил его.

– Пишите рассказы, – сказал я, – пишите их побольше, рассылайте во все издательства, как Мартин Иден. Действуйте, как я. И все будет в порядке.

– Давайте вдвоем, – сказал он, – у меня одного не получится.

– Давайте, давайте, – сказал я, – у меня уже есть литературный опыт, одна голова хорошо, а две лучше!

Нужно было читать…

Сначала все хорошо было.

Она увидела, что я на нее смотрю, и говорит:

– Что вы все время на меня смотрите?

– А что, смотреть нельзя? – говорю. И продолжаю смотреть. Тем более что мне давно жениться пора.

– Можно, – говорит, – только вы так глаза раскрываете, как будто вы слепой.

– Кто, я слепой?

– Вы, а кто же!

Я немного обиделся, но все равно смотреть продолжаю. Тем более у меня намерения серьезные.

Все хорошо было.

А потом я сказал:

– Вот когда я смотрю на вас, мне кажется, Пушкин именно о вас сочинил свои некоторые стихи…

Она возьми да скажи:

– А какие стихи вы имеете в виду?

А я никакие стихи в виду не имел. Я просто так сказал. Должен же я был ей что-то приятное сказать…

Она ждет, что я ей отвечу, а я молчу.

Тогда она говорит:

– «…Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…» Это вы имели в виду?

– Во-во! – говорю. – Это самое…

Хотя ничего я в виду не имел. Пушкина я, конечно, знал. Как не знать! В школе еще проходили. Да все забыл. Давно было. Все не упомнишь.

Она говорит:

– Ах, бросьте, ничего вы в виду не имели…

Я говорю:

– Почему не имел? Имел! – И руку на сердце положил, чтобы она лучше поверила.

Она говорит:

– Да знаю я вас всех, всегда врете…

– Ну как хотите, – говорю, – только вы меня этими словами глубоко обижаете… Встретить вот так человека… И вдруг слышишь от человека подобные слова…

Она вдруг ни с того ни с сего говорит:

– Вот вы про Пушкина только что говорили, а Лонгфелло вы читали?

– Кого? – спрашиваю.

– Лонгфелло.

– Читал! – соврал я.

– «Гайавату» всю прочли?

– Всю.

– До конца?

– А что?

– И как вам?

– Хорошо.

Прочел бы эту «Гайавату», думаю, гораздо лучше бы себя чувствовал. Да только разве знаешь, что именно про Лонгфелло будут спрашивать. Хуже, чем на экзамене, ей-богу, получается. Там хоть программа есть. Дадут тебе перед экзаменом программу, и учи себе все билеты.

Я все боялся: она начнет сейчас спрашивать, что я у этого Лонгфелло еще читал.

А она говорит:

– Олешу вы, конечно, читали…

– Кого?!

Она на это внимания не обратила, что я переспросил, или не расслышала и говорит: