Читать книгу "Эскорт для чудовища - Анна Шварц"

Я поднимаю растерянный взгляд на Смоленского. Отлипать от стены и с каменным лицом, делать вид, что тут оказалась случайно, уже поздно.

— Сбрось вызов, — произносит Дарине Смоленский, глядя на меня. В его глазах сейчас разгорается шторм. Я медленно отвожу взгляд, понимая, что мне звездец, и замечаю, что телефон лежит на кровати, — я тебе позже перезвоню.

Дарина девочка умная и послушная — я слышу короткий сигнал, когда она отключается. Смоленский в этот момент берет меня за локоть и грубо вталкивает к себе в комнату. Я спотыкаюсь, налетев на стену и едва не сбив головой светильник.

— Стой. Подожди, — я испуганно останавливаю Смоленского, положив руку ему на грудь. Хотя, вряд ли поможет. Похоже, он в ярости.

* * *

Смоленский размашисто, с грохотом задвигает дверь в комнату, отчего я вздрагиваю, и запирает ее на замок. Встань я на шаг дальше — и этот человек, похоже, с удовольствием бы этой дверью мне пол-лица счесал бы.

— Мне кажется, что кое-кто тут тупой до невозможности, — бросает Смоленский ровно, — и этот кто-то — ты, Саша.

— Почему это? — пищу я.

Спасибо, козлина. Вообще-то, идиот тут ты, потому что, если ты не хочешь, чтобы кто-то подслушал приватный разговор — надо запирать двери.

— Тебя разве не научила жизнь, что подслушивать нехорошо?

— Еще как научила. Я не подслушивала, — я дергаю бровью для уверенности. «О чем ты? Меня ничего не смутило, как видишь» — пытаюсь убедить саму себя этим жестом, — мне никто не выдал карту самолета, и я искала туалет, чтобы вымыть руки. И ошиблась дверью. Хочешь, сходи и спроси у своей охраны.

И добавляю спустя секунду, поняв, что мне не очень-то верят.

— У меня рука пахнет креветками. На, понюхай, — я поднимаю ладонь к лицу Смоленского. Лучше сыграть в дурочку, чем получить по тыкве. С этого человека станется открыть дверь и выкинуть меня из самолета, с учетом тех подробностей, которые я узнала о нем и Дарине. Чужой ребенок, е-мое. Я представляю заголовки статей «как у наследника самой богатой семьи выросли рога», и даже мне становится дурно.

Он отстраняет мою ладонь в сторону, словно назойливую муху.

— Хватит врать. Туалет находится ближе, чем моя комната.

— Послушай, Смоленский, — произношу я, взяв себя в руки, — поверь, если бы я была любительницей чужих тайн, тупицей и болтушкой, меня бы закопали еще несколько лет назад. Ты даже не представляешь, что я иногда слышала и видела, так что мне не сдалось подслушивать чьи-то беседы.

— Ты отлично лжешь, Саш, — Смоленский чуть прищуривается в ответ на мою реплику, — я это вижу и можешь меня не убеждать. Просто учти, если до меня дойдет, что ты сболтнула кому-нибудь слухи про Дарину и ее ребенка, я лично, собственными руками вырою тебе могилу.

Я пристально смотрю на этого человека, не желая первой проигрывать сражение и отводить взгляд. Конечно, я ему верю. Если он решит закопать меня даже в своем саду, вырастив на моем трупике яблоню — ему никто ничего не сделает. Для него это как пальцами щелкнуть.

— Хорошо, — коротко отвечаю я. И напрягаюсь, когда вижу легкую и нехорошую усмешку.

— Телефон твой где?

Я сужаю подозрительно глаза.

— У меня в руке. Зачем тебе?

— Гони сюда. Проверю, чтобы ты ничего не записала и можешь идти куда шла… мыть руки.

Ха. Черт. Очень смешно. У меня дергается глаз после его предложения. Конечно же, я отдам тебе, Смоленский, телефон с кучей фоток Майи и с перепиской с Катей. После этого останется только открыть иллюминатор и прыгнуть в него.

— Я могу прежде хотя бы руки помыть?

— Нет. Тебе есть что скрывать?

«Да дохрена. Ты не представляешь, насколько» — иронично комментирует сознание, когда я, воспользовавшись тем, что он расслабился, ныряю Смоленскому под руку. Жаль, что в жизни мы не такие быстрые и сообразительные, как герои в фильмах: сначала я хватаюсь за ручку двери и глупо дергаю ее, потом вспоминаю про замок, и в этот момент мои руки запутываются.

Смоленский перехватывает меня за талию. Я икаю от неожиданности, извиваюсь ужом в его руках, и вскрикиваю, когда он кидает меня на большую, просторную кровать. Потом делаю единственное, что может меня спасти: запихиваю телефон к себе в декольте. Как говорила моя подруга — «если хочешь что-то спрятать — прячь в лифчик или в трусы».

— Если ты рассчитываешь, что это меня остановит — ты наивна для бывшей эскортницы, Саш, — Смоленский стоит в ногах, засунув руки в карманы. Обманчивое спокойствие: он выглядит как хищник, в любой момент готовый прыгнуть и сожрать кого-нибудь.

— Попробуй подойти, и я попрошу голосового помощника позвонить в полицию, — я хочу сдуть прядь с лица, но она липнет к коже, а руками я сжимаю декольте, чтобы никто не добрался до его содержимого. Поэтому я быстро вытираю лицо об белоснежную подушку Смоленского, конечно же, оставив на ней рыжий отпечаток тонального крема. Я еще секунду пораженно пялюсь на него, словно сделала что-то потрясающее, а не гадкое. Упс.

Судя по взгляду Смоленского — он меня начинает ненавидеть. Он медленно обходит кровать, ставит одно колено на нее, наклоняется и в следующий момент на мой затылок ложится рука, нагло тыкая меня лицом в ту самую подушку.

— Козел!! — кричу я глухо, — Привет, Сири! Позвони в полицию!

— Вызываю такси, — радостно оживает динамик телефона, щекоча мою грудь и я обреченно закрываю глаза. Да, самое время прокатиться на такси.

Рука Смоленского оказывается в районе груди и ловко достает смартфон, оставив чувство прохладной пустоты в бюстгалтере. Я быстро переворачиваюсь на спину и хватаю Смоленского за запястья, чтобы он не попытался разблокировать телефон.

И еще обхватываю его бедрами за талию, фиксируя на месте.

Мне плевать на нашу странную позу — я сейчас озадачена другим.

— Отдай телефон, Смоленский. Потому что я тебя не отпущу, пока не отдашь, — решительно произношу я.

* * *

«Надо было чаще ходить в спортзал. Надо было чаще ходить в спортзал» — назойливо вьется в голове мысль, пока по моему лбу стекает капелька пота.

Или, хотя бы, почаще кататься на велосипеде. В конце концов, знакомая предлагала вместе пару раз недель ходить на скалодром — это тоже развивает выносливость и силу. Не будь я менее ленивой, и любительницей поваляться в субботу в постели, Смоленский бы потерпел сейчас полнейшую капитуляцию. Ведь он в менее выгодном положении: я держу его за запястья, которые еще не зажили.

— У нас еще есть пара часов, Саша. Продержишься? — с издевательским холодком интересуется Смоленский, продолжая прожигать во мне дырку надменным взглядом.

Такое чувство, будто бы он ждет, что я сама раскаюсь. Пойму, что у меня нет совести и я посмела касаться своими ручонками наследника такой богатой семьи, отпущу его и пойду, потупив взгляд, испытывать муки совести в уголок туалета, где и место такому человеку, как я.