Читать книгу "Девушка в красном платке - Фиона Валпи"

Мирей остановилась, не в силах подобрать слова. Но Лизетт и Элиан не требовалось дополнительных объяснений. Они все поняли по потрясению на лице Мирей и по боли, глубоко затаившейся в ее темных глазах. Ее обычно выразительное лицо сжалось и сложилось в гримасу полной беспомощности.

Лизетт осторожно передала уснувшего ребенка Элиан и обняла Мирей.

– Ну, успокойся, успокойся, – утешала она, покачивая дочь в объятиях и проливая слезы, которых больше не осталось у самой Мирей.

Аби, 2017

Из окна моей спальни видно, как лунный свет играет с ветками ивы. Ее листья, словно серебристые слезы, каскадом падают в глубокую заводь под плотиной. Я задвигаю ставни, хотя они и не закрываются полностью: железная задвижка сломалась и болтается в тех местах, где не хватает гвоздей, пропуская в комнату мотыльков и комаров. Как хорошо, что у меня есть сетка над кроватью, защищающая меня по ночам. Под ней я спокойно сплю, а они безобидно жужжат на фоне и машут крыльями.

От лампы у моей кровати падает круг золотого света и стекает на половицы, источающие легкий запах воска. Он смешивается с ароматом лаванды и белых роз, которые я принесла сегодня из шато. Жан-Марк появился с ними как раз когда я собиралась уходить. Он протянул их мне с робкой улыбкой.

– Я подумал, от цветов в твоей комнате станет повеселее, – сказал он, кивком головы указывая на долину внизу. Он уже бывал на мельнице, помогая Тома установить гипсокартон на новой кухне.

Оглядывая спальню, я вполне могу представить, как Мирей лежит на кровати в одном углу, а Элиан и Лизетт пытаются успокоить ее после ужасного испытания, в которое превратилась дорога домой из Парижа с настоящим началом войны.

Сара сказала, что из-за травмы Мирей потеряла способность плакать.

Я тоже, со временем. Но в начале замужней жизни я плакала очень много: целая серебряная река из слез.

Через год я узнала модели поведения Зака так же хорошо, как лондонскую погоду. Как я могла наблюдать за облаками из огромного окна, протянувшегося от пола до потолка в его лофте у доков (у меня никогда не было ощущения, что это наша квартира, она всегда оставалась его), как они собираются над Темзой за городскими высотками, приплывая с запада, точно так же я могла почувствовать перемену в атмосфере между нами, видеть, как нарастает его гнев, нависая надо мной темным грозовым облаком. Угрожая. Выжидая… А потом разражаясь ливнем.

Как в наше первое Рождество вместе. Я была твердо намерена сделать все идеально, играя в домохозяйку, как всегда и мечтала. Мы вместе составили список тех, кому пошлем праздничные открытки. Это были в основном друзья и родственники Зака, но я включила несколько собственных друзей, а также семьи, в которых работала. Мы вместе выбирали открытки, хотя Зак и говорил, что те, которые предпочитаю я, либо слишком слащавые, либо безвкусные, так что мы остановились на наборе изящных открыток с иллюстрациями старых мастеров[27]. Он оставил меня подписывать их, и я так гордилась, что могу написать в каждой коротенькое личное сообщение и подписать их от нас обоих. Каждый раз, когда я выводила наши имена, это было публичное подтверждение, что мы теперь официально считаемся парой.

Зак вошел, когда я дописывала последние, готовясь добавить их к стопке аккуратно надписанных конвертов. Завтра я отнесу их на почту, чтобы они дошли до адресатов к Рождеству. Он подошел и заглянул мне через плечо. «С любовью, Аби и Зак», – написала я и повернулась поцеловать его. Но его лицо уже приняло то непроницаемое пустое выражение, в котором я начала узнавать предвестие чего-то гораздо более худшего.

Он наклонился надо мной, и я помню, как машинально дернулась в сторону, когда его рука начала опускаться. Но он не тронул меня тогда, просто наклонился вперед и взял открытку, которую я подписывала. Лоб у него нахмурился.

– Сколько ты уже так сделала? – От гнева его голос уже был холодным, как зимний дождь, ручейками стекающий по окну и, словно слезы, размывающий огни города за ним.

– Как, Зак? Я не понимаю…

– Вот так, – провел он пальцем по нашим именам, от чего не до конца высохшие чернила немного смазались. – «Аби и Зак».

Я посмотрела на него, думая, что это какой-то вопрос с подвохом, но он уже трясся от ярости. Я быстро опустила глаза на ковер под стеклянным кофейным столиком, сосредотачиваясь на сером геометрическом узоре, как будто его логика его линий сможет меня защитить.

Зак взял стопку конвертов и принялся разрывать их, выдергивая и читая открытки, а потом бросая каждую на пол и выплевывая слова «Аби и Зак», «Аби и Зак». Потом схватил меня за руку и потянул наверх.

– Никогда в жизни не ставь свое имя перед моим, – прошипел он мне в лицо, и я еле сдержалась, чтобы не стереть с кожи капельки его слюны, зная, что это разозлит его еще больше. – Глупая девчонка. Какая пустая трата моих денег. Теперь придется покупать еще открыток и ты подпишешь их снова, на этот раз с именами в правильном порядке.

А и З[28]. Я даже не подумала, просто написала наши имена в такой последовательности, потому что у меня в голове это звучало правильно. Я должна была подумать. Глупая девчонка.

Дождь стучал по стеклу, и огоньки расплывались на фоне темного неба.

Синяки на моих руках тоже были как грозовые облака, черные и лиловые под рукавами рубашки. Но я знала, что постепенно они выцветут до бледно-желтого оттенка лондонского рассвета и тогда их можно будет спрятать под консилером. Темные штормовые облака уплывут, и глаза Зака снова станут ясными, как голубое летнее небо, он обнимет меня и скажет, что меня любит, что его злость опять была моей виной, но что он меня прощает. И я попытаюсь расслабиться, разжать кулаки. Но я всегда оставалась напряжена, в ожидании…

Я становилась все более и более замкнутой, запертая за стеклом огромных окон в этой «такой престижной» лондонской квартире, отрезанная от мира снаружи.

Элиан, 1940

Объявление с бросавшейся в глаза черной свастикой наверху повесили перед мэрией в Кульяке, и молва быстро разлетелась по округе.

По приказу нового правительства все жители коммуны Кульяк должны явиться в мэрию с целью регистрации населения и выдачи удостоверений личности, которые каждый обязан всегда иметь при себе. С этого момента лица, у которых не будет обнаружено необходимых документов, будут арестованы и могут быть депортированы.

Всех поразила подпись мэра, их избранного представителя, под этим объявлением. Многие сердито ворчали, что он слишком охотно капитулировал перед требованиям захватчиков, но те, кто имел доступ к радио или газетам, напоминали, что это теперь официальный порядок, принятый на всей оккупированной территории. Какой у него был выбор? Какой у всех них есть выбор, если уж на то пошло?