Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков"

Актер, композитор и драматург «Конвульсионеров», молодежной труппы Международного рабочего ордена Гарольд Мелофски (Мелоф) организовал на передовой агитбригаду и погиб в бою в сентябре 1937-го. Песня «А теперь все вместе», написанная им для агитпроповского мюзикла, станет гимном Ордена. Двумя месяцами раньше пал «конвульсионер» Эрнест Арион. Роланд Кливленд, участник ФТП и фронтовой врач, Уильям Титус из труппы Civic Players и Морис Блум пропали без вести. Джон Альфонс Дилихенти погибнет в сентябре 1942-го: торговое судно «Мэри Лакенбах», на котором он служил, входило в арктический конвой PQ-18 и было потоплено немецкой торпедой у мыса Нордкап.

Последним из американцев, в последнем бою батальона, 22 сентября 1938-го на реке Эбро, погиб 24-летний Джеймс Ларднер. Брат Ринга Ларднера-младшего не был коммунистом и никогда не бывал в Москве. Одаренный, как и три его брата, литератор, он заведовал парижским бюро New York Herald Tribune.

Его обескураживали некоторые задания Tribune: переводы, переписывание чужих статей и бдения у ворот замка на юге Франции с целью подслушать, в среду или четверг выходит замуж Уоллис Симпсон. Хотя он поговаривал о том, чтобы вступить [в интербригаду] перед тем, как покинул Париж в конце марта 1938-го, я полагаю, он пришел к выводу, что может больше сделать для демократии в Испании как журналист, чем как солдат. Он передумал после того, как сделал длинный, детальный репортаж о сражении между интернационалистами и регулярными войсками фашистской Италии, отослал его в редакцию — а его текст сократили до пары необязательных абзацев, чтобы отдать ведущее место тексту Винсента Шина, автора бестселлеров, который по иронии судьбы стал в Испании ближайшим другом Джима. Реальность доказала Джиму, обладавшему восхитительно логическим умом, что его первоначальный выбор ошибочен. Вопреки настояниям и Шина, и Эрнеста Хемингуэя, с которым он делил купе в поезде «Париж — Барселона», Джим вступил в бригаду Линкольна. А когда командиры, ужаснувшись тому, что противник сможет использовать его гибель, определили его в тыловое подразделение для неудачников, он дезертировал на фронт.

В первом же бою Джим был ранен и провалялся шесть недель в госпитале.

Последний бой он принял в звании капрала, командуя разведывательным патрулем. Приказав подчиненным дождаться его, отправился в одиночку на ничейную полосу, откуда доносился странный шум. Солдаты слышали окрик по-испански, и голос Джима, ответившего тоже по-испански. А затем — пулеметные очереди и взрывы гранат, которых хватило бы, чтобы истребить целый батальон. Тело Джима так и не нашли.

* * *

В Испании лишился руки начинающий музыкант и художник-сюрреалист Эдвард Балчовски. После войны (и до самой своей гибели под колесами поезда — возможно, самоубийства) однорукий пианист, виртуозно играющий в ночных клубах, станет живой легендой Чикаго.

Был тяжело ранен Лан Адомян, тот самый участник объединения безработных музыкантов «Симфония без дирижеров» и красного «Коллектива композиторов», которого Джером исключил из партии за смешную задолженность. Сын кантора с Украины, Адомян с начала 1930-х увлекался негритянской музыкой. В Испании он открыл для себя целый континент рабочих и этнических песен, которые привезли с собой волонтеры со всех концов света. Оправившись от ранения, он напишет гимн 6-й дивизии республиканской армии и кантату на стихи Мигеля Эрнандеса.

Тяжелые ранения получил и 22-летний Питер Фрай, участник «Театра действия», ученик Клёрмана и Страсберга. После Испании (и разрыва с компартией в период «пакта») он продолжит свое обучение у Михаила Чехова, а вскоре сам Пискатор пригласит его преподавать в своей нью-йоркской театральной школе.

Самые же тяжелые — душевные — раны получил в Испании человек, сделавший, казалось бы, самую завидную послевоенную карьеру, — Уильям Грэшем. Богемный эксцентрик и коммунист с бородкой а-ля Троцкий отправился в Испанию мстить за друга, павшего под Брунете. Однако за все пятнадцать месяцев службы на зенитной батарее он, по собственным словам, так ни разу не выстрелил. Одним из последних американцев он пересек в 1939 году французскую границу, вернувшись из Испании с туберкулезом (это пустяки), алкогольной зависимостью и роковым душевным надломом. В жанре надлома написан и его первый роман-бестселлер «Аллея кошмаров» (1946).

Грэшем не зря выпытывал у служившего с ним на одной батарее циркача мельчайшие детали быта бродячих артистов. Действие «Аллеи», истории взлета и падения обаятельного бродяги, разворачивается в выморочном мире ярмарок. Герой устраивается в бродячий цирк зазывалой, возвышается, ничем не брезгуя, до статуса медиума, якобы читающего мысли зрителей, затевает жестокое и крупное мошенничество, терпит крах и бесповоротно опускается на ярмарочное дно, обреченный отныне и вовеки веков изображать придурка, отрывающего головы живым цыплятам. Fox отвалил Грэшему шестьдесят тысяч за экранизацию с Тайроном Пауэром и Джоан Блонделл в главных ролях: фильм венчал, как водится, неуместный хэппи-энд.

К этому моменту Грэшем уже расстался с первой женой и женился на писательнице и кинокритике Джой Дэвидмен. Уже закончилась позорным фиаско его попытка повеситься в туалете: крюк не выдержал веса тела, и Грэшем рухнул на пол. Он уже уверовал в психоанализ и разочаровался в нем. Успех не умиротворил его. Порвав с коммунизмом, Грэшем обратился в 1949-м в пресвитерианство, затем перепробовал дианетику, дзэн, йогу. В 1956-м Дэвидмен ушла от него к Клайву Льюису, автору «Хроник Нарнии». Особняк пришлось продать за долги. В 1962-м 53-летний Грэшем покончил с собой в третьесортном нью-йоркском отеле, где зарегистрировался под чужим именем. Упоминанию о его смерти нашлось место только в колонке New York Times, посвященной бриджу.

* * *

В свой последний вечер Лентиер был счастлив — он встретил старого знакомого Герберта Клайна, участника Рабочей кинофотолиги, первым напечатавшего пьесы Одетса, оставившего пост редактора журнала New Theatre и ушедшего на войну после ссоры с невыносимым Джеромом. Лентиера он знал сначала заочно: тот имел привычку адресовать в журнал обширные рассуждения о революционном искусстве. А познакомился, когда бостонские власти запретили постановку «В ожидании Лефти», и Клайн примчался поддержать коллег.

Интересно, не присоединился ли к их разговору еще один сотрудник New Theatre, воевавший в Испании, — Роберт Стик? В тексте, посвященном памяти Лентиера (New Masses) Клайн его не упоминает, но это ни о чем не говорит: конспирация позволяла раскрывать имена только павших товарищей. В апреле 1938-го Стик попадет в плен, два дня просидит в огромной цистерне, превращенной франкистами в камеру смертников, затем еще семнадцать месяцев в «нормальной» тюрьме и вернется на родину только после падения республики.

Лентиер расспрашивал Клайна об СССР, откуда тот недавно вернулся. Они обсудили книги Станиславского и Шепарда Траубе. Посмеялись над тем, как ловко отшили Лентиера на какой-то студии: «Когда нам понадобится типаж Гари Купера, мы вам позвоним».

А он и вправду немного смахивал на Гари: тощий и длинный. — Клайн.

Лентиер грезил о работе с Клайном, но не попал даже в его фильм об американских интернационалистах. Если бы выжил — наверняка их сотрудничество состоялось бы: Клайн был верен испанскому братству. Даже в годы «паники» он пытался дать работу другому «испанцу» — Уильяму Колфаксу Миллеру, очевидно, самому профессиональному кинематографисту в рядах батальона, члену Режиссерской гильдии, Рабочей кинофотолиги и Лиги американских писателей, автору Film Magazine и Stage and Screen. По странному стечению обстоятельств Миллер, кажется, в какой-то момент работал дублером именно Гари Купера. В 1952-м он будет оператором и ассистентом продюсера на снятом Клайном пилоте так и не состоявшегося сериала «Приключенческие рассказы Джека Лондона». А в 1969-м — оператором его документального фильма «Огненные стены» о мексиканских муралистах.