Читать книгу "Дворец из песка - Анастасия Дробина"

Я никогда не смогу забыть ледяного, снежного вечера накануне Нового года пять лет назад. Я сидела дома одна: дед был на дежурстве, соседи где-то отмечали Новый год. Не помню, почему не поехала с ними. В дверь позвонили за несколько минут до боя курантов, и я чуть не умерла от страха, увидев на пороге Шкипера и его людей. Двое из них держали бледного Жигана с закрытыми глазами, и из-под его кожаной куртки на паркет падали темные капли крови.

Перестрелка случилась на Таганке, в двух шагах от нашего дома; именно поэтому Шкипер принял решение везти раненого к нам. Он надеялся, что Степаныч, опытный хирург, сможет чем-то помочь, но Степаныча не было, а была я – семнадцатилетняя перепуганная девчонка. Шкипер с ребятами были уже готовы уехать, – тем более что Жигану, по всем признакам, вряд ли можно было помочь, – но в это время я почувствовала жар в руках, и впервые в жизни ко мне пришел мой зеленый шар. Как я лечила, что делала – не помню. Шкипер позже рассказывал, что вода в тазу, принесенном по моей просьбе, через час стала угольного цвета, а я, закончив, повалилась в обморок рядом с Жиганом и пришла в себя лишь на следующий день, когда вернувшийся из больницы Степаныч догадался вылить черную воду.

Жиган выжил и спустя две недели ушел из нашего дома – к великому облегчению деда и моему тоже. Бог часто шутит над нами: никогда в жизни я не хотела иметь дело с криминальным элементом, – и именно мне он попадался чаще, чем любому другому. Шкипер тогда еще смеялся: «Дитё, ты шкета с того света вытащила – значит, он с тобой навеки повязан. Будет жить, пока ты жива».

Я отмахивалась, еще не зная, какую роль это сыграет в моей жизни.

Когда Шкипер, инсценировав свои похороны, ушел в подполье, его люди время от времени продолжали появляться у меня: узнавали, как дела, между делом просили лечить ножевые и огнестрельные ранения. Мне это все очень не нравилось, но я лечила, поскольку появлявшийся зеленый шар уже нельзя было прогнать обратно, да я бы и не рискнула. Степаныч умер, и я стала сдавать комнаты в нашей огромной квартире – не столько ради денег, сколько из боязни жить одной. Квартировали у меня трое студентов из Бразилии, и Жиган, появившись в один из осенних дней, насмерть влюбился в мулатку Марию Канчерос, студентку отделения русской литературы, красавицу с великолепной фигурой, веселую, доброжелательную и – непоколебимо порядочную.

Жиган был тогда уже «при больших делах», приезжал ко мне на огромном джипе, прилично одевался и имел, вероятно, успех у женщин, хотя лично я его терпеть не могла. Меня раздражала его вечная поганая ухмылка и готовность хамить по поводу и без, – невзирая ни на возраст, ни на пол собеседника. Впрочем, с Марией он вел себя безупречно. Несмотря на это, я как можно скорее просветила мулатку в отношении деятельности Жигана, и Мария держалась стойко: не принимала ни цветов, ни подарков, ехать с Жиганом развлекаться отказывалась и, стоило ему появиться, немедленно скрывалась в своей комнате. И тем не менее я видела, что Жиган ей нравится. Неизвестно, чувствовал ли он это, но позиций упрямо не сдавал и в конце концов добился своего. Он увез Марию прямо из ресторана, где мы всей компанией отмечали мой день рождения, ночь они провели вместе, а на другой день Мария явилась заплаканная, в разорванном до талии платье, и с порога заявила, что улетает домой.

Что произошло между ней и Жиганом, я так никогда и не узнала. Бесспорно было лишь то, что он не обидел ее: ни синяков, ни ссадин у Марии не было видно. Но решение Марии было окончательным, через три часа она уехала в аэропорт, а еще через час в квартиру ворвался Жиган.

Мне до сих пор иногда снится заснеженное Ленинградское шоссе и свет фонарей вдоль него, слившийся в сплошную полосу. Жиган гнал машину так, будто это был не джип, а военный истребитель «МиГ-122», и мне, на мою беду запрыгнувшей на заднее сиденье, оставалось лишь молиться и дрожать от страха, видя в зеркале неподвижные черные глаза Жигана. Разумеется, мы не успели: Мария улетела в Рио.

Неделей позже Жиган вылетел в Бразилию, не теряя надежды объясниться с мулаткой. Но Мария, услышав его голос в телефонной трубке, тут же отключилась. Жиган внаглую поехал прямо к ней, но в особняке на фешенебельной улице Алькальди его не пустили дальше ворот.

Первая ночь в Рио-де-Жанейро застала Жигана в фавелах, в сомнительном баре, за залитой пивом стойкой, со стаканом кашасы[5]в руках. За каким чертом его понесло в фавелы, можно было только догадываться. В этих мрачных городских трущобах, полных нищеты и наркотиков, опасались появляться даже сами кариоки[6]– не только ночью, но и днем. Но Жиган, впервые прилетевший в Бразилию и понимавший лишь несколько слов по-португальски, всего этого не знал. Не знал он также, что усевшийся рядом с ним за стойку огромный мулат с мутными глазами, похожий на гориллу и весь покрытый разноцветной татуировкой, – один из главных мафиози фавел, наркоторговец и убийца по прозвищу Эшу, то есть Демон.

Мулат задал уже сильно пьяному Жигану какой-то бесцеремонный вопрос. Жиган промолчал, поскольку вопроса не понял и отвечать на него не хотел. Мулат повторил. Жиган не очень вежливо попросил по-русски оставить его в покое. Мулат достал пистолет, положил его рядом с собой на стойку и начал орать, брызгая слюной. Жиган сообщил: «Все, достал ты меня, падла черножопая», перегнулся через стойку, выдернул у бармена из рук штопор, всадил мулату в глаз, схватил со стойки так и не пущенный в ход пистолет и, весь в крови и пролитой кашасе, вылетел из бара в ночь. Вслед ему полетели испуганные вопли и ругань, и сразу несколько человек кинулись в погоню.

Видимо, Жиган еще тогда понравился богам кандомбле,[7]и они помогли ему в первую же ночь в Бразилии: каким-то чудом он оказался на вокзале. Думать было некогда, он прыгнул в отходящий товарный состав, и через минуту поезд уносил Жигана на север, в сертаны, место плантаций какао.

Обычно с этого места Жиган рассказывать прекращал. Я даже долгое время не была уверена в том, что история с местным мафиозо – не выдумка, хотя подобное поведение было вполне в духе Жигана. Достоверность сего факта мне позже подтвердил Шкипер, но и он всего не знал. Так или иначе, но Жиган остался в Бразилии почти на полгода и умудрился, не зная ни языка, ни обычаев страны, в которую попал, начать там свой бизнес. Что он вкладывал в это слово, я не знала, но догадывалась, что легальными жигановские дела в Бразилии не были. Скорее всего это были наркотики. Там же, в одном из самых задрипанных публичных домов, на окраине грязного поселка Паранагуа возле города Баия, он нашел Лулу, которой было восемнадцать и которая уже седьмой год занималась постельным ремеслом.

В поселке обитали в основном негры и мулаты, работавшие на плантациях, и шлюх на всех желающих катастрофически не хватало. Поэтому в субботние вечера, когда у рабочих был выходной, женщины работали «на конвейере»: у каждого входящего к проститутке мужчины было пятнадцать минут времени, после чего в комнату тут же входил следующий. Это был каторжный труд за сущие копейки, но по-другому было нельзя – иначе распаленные мужики попросту разнесли бы заведение. В одну из таких суббот в Паранагуа и появился Жиган. Так же, как и все, он дождался своей очереди под косыми взглядами аборигенов (чужих здесь не любили), заплатил вперед несколько рейсов и вошел в крошечную комнату с жалюзи на окне и медленно работающим вентилятором под потолком. Влажно пахло потом и гниющими фруктами, на потолке по углам сидели пауки, за дверью стучали и ругались. Было темно, и Жиган едва смог разглядеть лежащую на животе растрепанную и худую мулатку. Он подошел. Она медленно, с явным трудом перевернулась на спину, посмотрела из-под полусомкнутых век бессмысленным взглядом и хрипло сказала что-то, чего Жиган не понял. Тогда она вялым жестом попросила его поторапливаться. Пока Жиган расстегивал ремень и спускал джинсы, мулатка, кряхтя, сползла с кровати, сдернула простыню и попыталась ее отжать. Ткань была набрякшей от пота нескольких десятков побывавших на ней сегодня мужчин, и Лу долго ничего не могла с ней поделать. В конце концов она жестом попросила Жигана помочь, и они вдвоем, взявшись за перекрученные концы простыни, выжали на деревянный щелястый пол вонючий водопад.