Читать книгу "Душа так просится к тебе - Анастасия Туманова"

— Мы с ней накануне сцепились… С Наташкой-то…

Владимир даже представить себе эту картину не мог.

— Уже и ругаетесь по-семейному?!

— Да не так чтобы прямо вот… Она меня в овине с Фроськой-кузнечихой застукала.

— Тьфу ты, черт…

— Ну и что?! — взвился Северьян, словно его застали с Фроськой не два месяца, а две минуты назад. — Я — человек холостой?! Хомута на шее у меня не наблюдается?! У Фроськи муж в отхожих промыслах цельное лето, должна, что ль, баба мучиться? А я на эти мученья глядеть?! Имею право ей здоровье поправить или нет?!

— Имеешь, имеешь, — успокоил Черменский. — Наташка, что ли, приревновала тебя, кобеля?

— Какое… — уныло отмахнулся Северьян. — Еще и лицо сделала такое, будто в упор Фроськиных титек голых не видит. Взяла ведро с мякиной да и пошла себе… У, зараза!

— И вот из-за этого ты в Смоленск гулять подался?

Северьян молча пожал плечами.

— Ну, хорошо, а почему ты из Раздольного ушел? — Черменский все еще ничего не понимал. — Недогулял, что ли? И Наталье, стало быть, не обмолвился, раз она провыла все это время как по мертвому… Положим, мне ничего не сказал, но девчонку-то зачем мучиться заставил? Или она от тебя чего-то требовала?

— Наташка-то? — усмехнулся Северьян. Он выглядел спокойным, но Черменский заметил, как дергаются на его скулах жесткие комки, а кулаки на коленях стиснуты до белизны в суставах.

— Да разве она чего стребовать могёт… Наташка моя, она ж… — Северьян мотнул головой. Снова криво улыбнулся, с силой провел ладонью по лицу, поморщился, словно от боли. Черменский наблюдал за ним с растущим беспокойством, не решаясь больше расспрашивать. Таким он не видел своего бесшабашного друга еще никогда.

— Ладно, Владимир Дмитрич, будь по-твоему, я тебе скажу… — наконец глухо, не отрывая глаз от своих сапог, произнес Северьян. — Но вот ежели заржёшь — горло зубами перерву! Ни на что не погляжу!

— Да уж вижу, — без улыбки ответил Черменский. — Говори.

— Я, понимаешь, Дмитрич… утром-то другого дня после пьянки этой просыпаюсь… Башка трещит, прямо впополам раскалывается, спасу нет никакого, во рту будто тараканы загнездились, пакостно… Смотрю — Наташка моя рядом лежит, меня разглядывает, спокойная, улыбается… Как увидала, что я очуялся, разом встала, за рассолом сбегала, потом — за ведром, потому что занадобилось… «Похмелиться изволите, Северьян Дмитрич?» Нет, говорю, уйди, дура, спать хочу… Сна-то, понятное дело, ни в одном глазу, но совестно ведь… Повернулся я к стене, сплю навроде. Наташка, слышу, Маху одела, покормила, во двор ее выпустила, по хозяйству начала шуршать. Долго так-то возилась, я даже всамделе задремывать начал… Потом слышу — Наташка ко мне на кровать садится. Я подобрался, сплю со всех сил, сам думаю: чего это она вздумала?.. А Наташка… Она, понимаешь… Она меня — по голове, ладонью-то… Вот прямо рядом сидит — и гладит, как несмышленыша. Меня!!! Чуешь?!!

Владимир молчал, понемногу начиная понимать.

— Долго сидела так-то… Я дышать забыл… — Северьян закрыл глаза, судорожно сглотнул. — Дмитрич, со мной же отродясь так никто… Ни одна баба, хоть их у меня тыща, верно, была… А тут — девчонка-козявка, пигалица… И что делать не знаю, и вздохнуть не могу, и грудь жгет, просто помираю, и башка с похмелья, и… Ну, и ушел я вечером к чертовой матери!!!

— Да чего ты дрожишь-то, дурак? — негромко спросил Владимир.

Северьян отвернулся, несколько раз шумно вздохнул.

— Испугался я, Дмитрич… Не случалось со мной такого сроду. И девки такой не было. И… не возился так со мной никто. Ты ж знаешь, я приютский, да и оттуда убёг, как только бегать выучился. Не умею я так, не знаю, как нужно…

— Мне сказать не мог?

— Что сказать-то?.. Что босявки сопливой испугался?

Черменский не нашелся что ответить. Молчал и Северьян. За окном уже чуть заметно серело исчерченное голыми ветвями деревьев небо: наступило утро. В комнате стало совсем тепло, угли в печурке прогорели, и Северьян, привстав, задвинул вьюшку.

— Давай спать, — потянувшись, предложил Владимир. — А завтра — домой. Мне уже, честное слово, надоело слушать Натальины завывания с утра до ночи.

— Уж прямо с утра до ночи? — попытался усмехнуться Северьян.

— И ночью тоже, — холодно добавил Владимир. — По утрам ставит самовар, а глаза красные… Мы уж не знали, что и думать, Анисья клялась, что это порча, даже за какими-то углями заговоренными бегала… Я тебе советовать не стану, дело твое, но гляди — такое не каждый день в руки падает.

— Я жениться не буду! — быстро проговорил Северьян.

— Да кто тебя женит, болван? Живи, как умеешь, только чтоб Наташка не ревела белугой! И чтоб не смел мне больше из Раздольного отлучаться не сказавшись! Совсем от рук отбился на спокойном житье…

— Старый я для нее, как думаешь? — не слыша последних слов Черменского, задумчиво произнес Северьян. — Ей ведь семнадцать всего…

— А тебе?

— Откуда я знаю? Но уж не меньше твоего, верно?

— Да. — Владимир всегда был уверен, что они с Северьяном ровесники. — Но в папаши ты ей все равно не годишься, не надейся. Никуда, брат, не денешься, женишься.

— А вот черта лысого!.. — рассвирепел Северьян, но, увидев широкую улыбку Владимира, невольно ухмыльнулся тоже, махнул рукой — и неожиданно зевнул во весь рот. — Правда, спать охота… Ладно, Дмитрич, утро вечера мудренее. Ложись. Да подушку там дай с кровати…

Они заснули на полу, на расстеленной рогоже, стянув с аккуратной Танькиной кровати две подушки и не озаботившись одеялами. Когда Танька, основательно замерзнув на лестнице, осторожно заглянула в комнату, то лишь всплеснула руками:

— Ну что за кавалеры пошли, прости господи! На полу, как жиганы пьяные, дрыхнут! И за что я с них рупь взяла?..

— За постой, дура, — неожиданно ответил, не открывая глаз, Северьян.

Танька тихо захихикала, влезла на кровать, разделась и дунула на керосиновую лампу. Скоро в крошечной комнате спали все, а за окном занимался тусклый осенний рассвет.

* * *

Спустя несколько часов, поздним утром, в большой ювелирный магазин на Кузнецком мосту вошла юная брюнетка в роскошном муаровом платье и щегольской собольей накидке поверх него. Блестящие черные, с синим цыганским отливом волосы молодой дамы были уложены по последней моде, кокетливая шляпка наводила на мысли о набережных Сены, изумрудные серьги огранки кабошон подчеркивали яркую болотную зелень длинно разрезанных глаз. Девушку сопровождал грузный немолодой мужчина с добродушным одутловатым лицом, отдетый в дорогое пальто с широким куньим воротником. Служащие магазина немедленно повысовывались из-за прилавков, чтобы получше разглядеть зеленоглазую красавицу. Из боковой комнатки появился сам хозяин.

— Любезнейший, покажите, пожалуйста, вашу последнюю коллекцию, у моей дочери именины! — пророкотал на весь магазин старик. — Катенька, выбирай, девочка моя. Это ведь твой день ангела…