Читать книгу "Переплетения - Зигмунт Милошевский"

Шацкий взял скоросшиватель, основное орудие труда любого прокурора, и положил его перед собой. Сдвинул бумаги набок, чтобы освободить немного места. Хорошо, подумал он, предположим, что это – я. А это – Вероника. Он вынул из портфеля яблоко, надкусил его и положил напротив скоросшивателя. А это – Хеля. Поставил мобильник рядом с ним. И мои старики – две пластмассовые кружки пристроились сбоку, выразительно глядя в сторону скоросшивателя.

Какой из этого вывод? – спросил себя Шацкий. Такой, что каждый на меня пялится, и каждый от меня чего-то ждет. Такой вывод, что передо мной нет никакого жизненного пространства. Я узник собственной семьи, сам и есть крючок, на котором висит долбаный уклад. Или, вернее, система, как называет это Рудский.

Что-то не давало ему покоя в разложенных на столе предметах. Казалось, он не всех расставил. Добавил еще брата в образе мисочки для скрепок, но брат находился сбоку и не имел, пожалуй, никакого значения. Смерть, подумал Шацкий, поищи-ка смерть. Найди кого-нибудь, по ком мог бы оставаться траур. Дедушки с бабушками? Эти не очень подходят, все скончались пожилыми и вовремя со всеми попрощались. Может, какие-нибудь родственники? У матери Шацкого сестра жила во Вроцлаве, но тетка пребывала в добром здравии. У отца был младший брат, живший где-то на Жолибоже[43]. Момент… Шацкий вспомнил, что у отца имелся еще и младший брат, умерший в возрасте двух лет. Сколько тогда было его отцу? Четыре или пять. Он вынул из кармана пачку сигарет, с минуту подумал и поставил ее рядом с отцом, почти напротив. Что любопытно, умерший дядюшка глядел прямо на него. Шацкому стало не по себе. Он всегда думал, что два имени получил в память о дедушках: Теодор – по отцу отца, Виктор – по отцу матери. А теперь вспомнил, что умершего брата отца тоже звали Виктором. Странно… Выходит, отец назвал его именами своего отца и умершего брата? Может, поэтому их отношения такие запутанные – были и остаются? А почему чертов умерший дядя на него пялится? Не влечет ли это каких-нибудь последствий для него? Или для его дочки? Хеля тоже смотрела в сторону дядюшки. Шацкий выпил глоток воды – внезапно у него ужасно пересохло во рту.

– Привет, если хочешь, можем скинуться на кубики для тебя! – в дверях торчала голова прокурора Ежи Биньчика. Оба года их знакомства Биньчик представлял для Шацкого загадку. Как можно быть таким лентяем и карьеристом одновременно? – удивлялся он всякий раз, видя Биньчика, его округлый помятый пиджак и галстук из таинственного китайского материала. Разве можно изготовить настолько тонкий ПХВ[44], чтобы удалось завязать его в узел?

– Наверное, зимой у вас холодно? – произнес Шацкий с сочувствием.

– Почему? – Биньчик наморщил лоб.

– Потому что если оставлять двери нараспашку, будет дуть как холера.

Биньчик побагровел. В бешенстве он просунул руку внутрь и изо всей силы постучал в дверь комнаты Шацкого.

– Так лучше? Я воспитывался на Хожей[45], так что прости.

– Дааа? Так у вас в Новом Дворе тоже есть Хожая? – Шацкому захотелось над ним поиздеваться.

Биньчик закатил глаза.

– Я слышал, ты работаешь с нами над товаром с Центрального.

– Возможно, с понедельника.

– Супер. Так, может, ты на этой неделе посмотришь дело и найдешь эксперта, чтобы оценить рыночную стоимость наркотиков, да напишешь постановление о проведении экспертизы?

– На этой неделе понедельник уже был. Я говорю о будущем понедельнике.

– Будь человеком, Тео. Мы завалены работой, не справляемся, скоро заканчивается срок ареста, надзор давит.

Вот что тебя беспокоит, подумал Шацкий. Боишься, что не ты блеснешь на Краковском и что тебя запомнят не как способного молодого человека, который может пригодиться в окружной прокуратуре, а как того, кто не умеет закончить следствие в срок. Что ж, вероятно, придется пару раз остаться на работе до семнадцати. Переживешь, парень. Твой напарник тоже. Долбаные лентяи, а потом еще громче всех удивляются, что прокуратуру ругают в прессе.

– Не получится, прости. Может, и на следующей неделе не выйдет, – предупредил он.

– Ты с этим не шути, – у Биньчика было лицо избалованного ребенка. – Ведьма тебя, наверное, уведомила.

– Она упомянула, что существует такая возможность.

– Разве я тебе не говорил, что работать с тобой – кошмар?

– Не огорчайся. Меня должны перевести. И у тебя будет спокойная жизнь.

– Да, а куда? – Биньчик явно оживился.

– На Краковское, в надзор. Говорят, им нужен кто-нибудь проконтролировать следствия в Варшаве-Центральной. А то у нас результаты все хуже и хуже.

Биньчик молча выставил средний палец[46] и вышел. Шацкий ответил таким же жестом, но когда за Биньчиком закрылась дверь. Он взглянул на стоявшие на столе предметы, вытащил себя, то есть скоросшиватель, и положил его на подоконник.

– Время перемен, – сказал он вслух, продырявил сшивателем визитную карточку Гжельки и набрал ее номер. Она узнала его сразу, договорились на семнадцать часов в кафе Cava на углу Нового Света и улицы Фоксаль. Доставая акты разбойного нападения, Шацкий продолжал слышать ее низкий голос, говоривший о том, какая это милая неожиданность. И даже когда увидел приклеенную к первой странице карточку с надписью: «Сводка расходов – не забудь!», не перестал улыбаться.

5

В теории всегда все лучше. Например, пригласить девушку на кофе. Все так делают, разве нет? Однако Шацкий почувствовал себя человеком, у которого во время путешествия по бескрайней степи Казахстана внезапно разболелся зуб и который знает, что единственное спасение – визит к местному дантисту. Он слегка дрожал, хотя было не так уж холодно, в левом ухе у него шумело, ладони похолодели и стали влажными. Он был словно паяц в своем костюме и плаще, в то время как у всех вокруг – максимум ветровки, наброшенные на ти-шорты.

Вероятно, в городе что-то случилось, потому что в Аллеях стояла бесконечная очередь трамваев, а автомобили, едущие в сторону Праги, увязали в гигантской пробке. Он подумал, что Гжелька наверняка опоздает, потому что именно этой трассой ей нужно ехать на Новый Свет из редакции «Репы». Так даже лучше: тот, кто ждет, всегда в более выгодном положении. Пройдя мимо старой резиденции ПАП[47], он подождал зеленый светофор и перешел Аллеи. Взял листовки у нескольких студентов. Они были ему не нужны, но Вероника приучила его брать, чтобы помогать людям, работа которых не является ни легкой, ни хорошо оплачиваемой. На книжном магазине «Эмпика» висел плакат, объявляющий о премьере нового, уже третьего, выпуска игры «Splinter Cella». Одна из его любимых, он охотно снова воплотится в роль озлобленного и крутого Сэма Фишера.