Читать книгу "Сияние «жеможаха» - София Синицкая"

После исчезновения Иадовой с артистами КВЧ в детский дом был назначен новый начальник – мужчина, похожий женщину: тонкоголосый и медлительный полковник Собачкин. Дети ему, как и прежней начальнице, были совершенно не интересны, он ни разу не появился в группах, зато туда часто заглядывал Коленька, его тень, вечный спутник, мелкий начальник из заключённых. Коленька был неоднократно судим за вооружённый разбой, кражи, грабежи и лагерный бандитизм. На зоне он провёл большую часть своей жизни и пользовался исключительным покровительством Собачкина. Коленька приходил к детям, чтобы изобразить полезную деятельность. Он всегда был пьян, мешал нянькам, дети его боялись. Коленьку поразили Гришины марионетки – живые и прекрасные: рыцарь, лошадь, солдат, комиссар. Коленька снял их с гвоздей и попытался вести, нитки тут же запутались. Коленька унёс кукол, больше дети их не видели. Потом из уголка природы исчезли тряпичные чучелки диких зверей и красивые образцы горных пород. В зале КВЧ пропала часть музыкальных инструментов. Однажды Броня застукала Коленьку в своём уюте – он шарил под подушкой. Коленьку не смутил ледяной взгляд главняни.

– Вы вор. Зачем вы здесь?

– Я – вор. Я честный авторитетный вор и прибыл в этот лагерь для наведения должного воровского порядка. А ты – п…а. Я женщин не люблю.

Броня заговорила с Коленькой на языке, которого от неё никто никогда не слышал. Коленька смутился, особенно когда няня пообещала ему перегрызть артерию: «Я видела, как это делают, а мне умирать не страшно».

Коленьке умирать было страшно. В нянькиных глазах он прочитал себе приговор и в детский барак больше не заходил. Он часами показывал представления Собачкину, разнежившемуся среди Татиных салфеточек и кружавчиков. Рыцаря и солдата запутал окончательно, но с лошадью и комиссаром справился. Он ставил их в самые неожиданные и весёлые позы. Собачкин пил водку и тоненько ржал, в окно к начальнику заглядывала тощая баба, она освоилась в Красном Яге и чувствовала себя как дома, шмыгала в столовой, в бане, в нужниках, шуршала в зарослях отцветающего иван-чая, смеялась над Броней, которая бессмысленно, ритуально бросала пригоршнями хлорку в её курносую наглую рожу. Численность детей сократилась вдвое. Коленька нашёптывал Собачкину, что виной всему Бронька и таких паскуд халатных расстреливать надо. Собачкин собирался выступить по этому поводу на совещании руководящих работников ИТЛ.

Варенька умоляла Ван Ли повлиять на ситуацию в детском доме, спасти детей и больную няню, в которой никак не могла признать свою нежную мечтательную Броню. Маленький китайский доктор принялся строчить доносы на курносую бабу, кишечную палочку и Собачкина. В Красный Яг была направлена комиссия. Детдом расформировали, детей на барже вывезли в Печору, одинокое пугало Гвоздевой прощально махало им вслед.

Во время переезда Броня с воодушевлением, температурой и хрипами собирала детей. Ей казалось, что всех ждёт новая жизнь в Печоре. Подальше от детского кладбища, подальше от гиблого места. В Печоре дети будут жить в новом тёплом и светлом доме с крепкими полами и стенами, с большими окнами. Они пойдут в школу. У них будет добрая учительница. Их будут отлично кормить, и больше никто не умрёт. С баржи Броню вынесли на носилках.

* * *

Надо было идти с Раскорякиным в клуб на оперетту. Больной одинокий полковник не хотел расставаться с Ваней, он относился к доктору и Вареньке совершенно по-родственному: выделил им комнату в своей квартире и обедать без них не садился. Дома они были частью его семьи, на культурных мероприятиях – неотступной свитой. Барынька в платье из занавески и боа, сшитом зэками из шкурок летяги, в антракте утирала слёзы: Варе не хотелось слушать весёлые арии, её дочь загибалась от отёка лёгких и никто не мог ей помочь – ни мобилизованные Раскорякиным лучшие лагерные и вольные врачи, ни китайский доктор. Неожиданно к Вареньке подбежал незнакомый мальчик, крепко обнял её, сказал, что привёз яйцеварку и надо скорей выручать Гришу: «Няня, ему не верят! Мы не убивали жеможаху!»

13

Логин поссорился с Агафьюшкой – она накормила его скверной гадиной змеёй из бочки. Дурочка отнесла на берег бочку с грязной одеждой. Потёрла одежду, постирала, развесила на кустах сушиться. Бочку оставила лежать на отмели и ночью в неё заплыла минога. Утром Агафьюшка подняла бочку – а в ней рыба! Агафьюшка сварила суп, чтобы порадовать дедушку. Логин съел несколько ложек, похвалил ушицу, поддел кусок и вдруг страшно закричал. Агафья не могла взять в толк, почему он сердится: минога – хорошая рыба!

– А чешуя где? Нельзя голую рыбу вкушать! И прикасаться к ней нельзя, Левит запретил! Отравила меня! В грех ввела душепагубный!

– А я, дедушка, деткам крысиный яд и стекло толчёное в кашку подсыпала, да.

– Дура ты, Агафьюшка! Бог тебя простит.

Над Печорой стали собираться тучи, подул ветер, хлынул дождь. Он лил несколько дней, вода в реке поднялась, под землёй опять заворчало, заворочалось. Двери в доме перестали закрываться – косяки странно искривились. Остапыч повёл своих жён и детей в лес. Наследственное чутьё подсказывало ему, что скоро случится неприятность. Козлу хотелось, чтобы Логин пошёл со стадом, он оборачивался в сторону дома и тревожно, требовательно блеял, но старик не обращал на него внимания, молился в дырку и ругался с Агафьюшкой.

Молнии раскалывали кобальтовое небо. Остапыч тихо стоял под берёзой, принюхивался к грозовому озону, помавая головой то в ту, то в другую сторону. Он-то знал, откуда тучи и шевеление земли, он знал, что это маленький китаец из Печорской медсанчасти с тайными целями замычал свой «ом». Энергетические колебания самой мощной мантры полетели в сторону Кедрового Шора, распространились на сотни километров, вошли в резонанс с молитвой Логина и заклинаниями дырников. По лесу пронеслись невидимые потоки и завихрения (Остапыч улавливал их рогами и чуял крупом). Началось повсеместное проседание грунта, побежали известняковые трещины. Ночью дом Логина опустился в расползшуюся дыру. Через чердак старик вылез на крышу, вытащил воющую от ужаса Агафью.

– Уйду от тебя, дедушка! Уху мою не ешь, ругаешь меня, не любишь, не уважаешь!

– Куда же ты пойдёшь, в лесу тебя волки съедят!

– А я на лодочке поплыву!

– Дак нет у меня лодки, была, да сгнила!

– Врёшь, дедушка, у тебя лодка на чердаке спрятана, и вёсла в лодке!

– Это гроб, дура!

– Врёшь, дедушка, не удержишь!

Через чердачное окно, которое теперь находилось на уровне травы, Агафьюшка вытащила старый запасной гроб Евсеевых и поволокла его к реке.

– Дай-ка мне, дедушка, ведёрко – воду вычерпывать.

Блаженная спустила гроб на воду, уселась. Логин оттолкнул гроб от берега и запричитал: «Господи Боже сил, кто подобен Тебе? Силён еси, Господи, и истина Твоя окрест Тебе. Ты владычествуеши державою морскою: возмущение же волн его ты укрочаеши». Река подхватила Агафьюшку и тихо понесла в Печорскую комендатуру.

Сначала Агафья читала молитвы, которые были забыты с детства, но вспомнились в доме Логина. Потом над водой прозвучали прекрасные стихи немецкого поэта про одиночество, которое переполняет реки. Потом Тата затянула печальную песню про то, как «по реченьке, по мутнёшенькой неснащёное судно плавало». Когда гроб миновал Красный Яг и взял курс на Печору, вертухаи на береговых вышках услышали грозные революционные песни.