Читать книгу "Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - Майкл Грюнбаум"

Так я стал одним из нешарим. И кажется, единственным, кому никак не удается уснуть.

23 ноября 1942 года

— Эй, Миша! — зовет Феликс.

Я только что закончил обед, если это можно так назвать. Простоял двадцать минут в очереди (я снова пытаюсь считать, но всякий раз примерно на пятидесяти сбиваюсь). Получил зачерствелую булочку, ужасный суп и капельку шпината. В десятый раз за десять минут пощупал карман, на месте ли продуктовая карточка: Павел предупреждал, что потерять ее — беда.

— Да?

— В футбол играешь? — спрашивает Феликс.

Я киваю.

— А что?

— Пошли, — говорит он и спешит к выходу из корпуса.

— Погоди! — кричу я вслед. — Ты куда?

— А сам как думаешь? — спрашивает он.

Я бегу за ним.

— Но я думал… нам вроде полагается отдыхать после обеда?

Мы вышли; на улице ждали Педро, Брена, Коко, Эрих, Пудлина и Гида. У Педро в руках самый настоящий футбольный мяч, только очень грязный, я никогда такого грязного не видел. Честное слово, эта грязь выглядела в пять раз грязнее обычной. Но какая разница? Главное — это футбольный мяч.

— Голкипером заделался? — подначивает Феликс Педро.

— Я не голкипер! — Педро возмущен, словно его девчонкой обозвали.

Коко выбивает мяч из его рук и хохочет:

— А если не голкипер, зачем мяч в руках держишь?

Коко ведет мяч по улице, ребята бегут за ним — все орут, требуя пас. Я хотел повторить свой вопрос, убедиться: Франта сказал, что во время тихого часа все должны быть в комнате номер 7, — ничего страшного, что мы не там? Нам можно ходить туда, куда мы сейчас идем? Но тут Педро кричит:

— Кто последний добежит до бастиона, тот вылетает.

И помчался вместе со всеми, чтобы не отстать.

Бастион? Что такое бастион?

Мы пробежали улицу до самого конца, потом свернули на лужок, поднялись на пригорок. И вот уже мы стоим на вершине внутренней крепостной стены, она заросла пожухлой травой и больше похожа на небольшое поле, чем на стену. Значит, это и есть бастион. Нас там ждут другие ребята, их я не знаю.

Мне едва удалось обогнать Брену. Поверить не могу, раньше я бегал куда быстрее. Вот что бывает, если прожить два года в пражском гетто, питаясь впроголодь.

— Повезло тебе, Брена. — Феликс пинает в его сторону облепленный грязью мяч. — Нас десять вместе с тобой, так что можешь играть.

Ребята начали передавать друг другу мяч, но я так запыхался, еле стою на ногах. Притворяюсь, будто нужно потуже затянуть шнурки. На самом деле мне бы нужны новые ботинки, но где взять. Трава еще не просохла после вчерашнего дождя, и, когда я опустился на колени, штаны сразу намокли.

Педро и незнакомый мне парень сбросили куртки на одном конце поля и измерили расстояние между ними, приставляя носок к пятке — мы в Праге тоже когда-то измеряли так ворота.

— Шестнадцать! — кричит Педро в дальний конец поля, где ту же работу выполняют Пудлина с Феликсом.

Затем Феликс и Гида отошли в сторону и принялись шептаться, поочередно показывая на ребят. В том числе на меня. Кто-то перекинул мне мяч, я попытался хотя бы несколько раз набить его на колене, но ничего не получилось: мяч сдутый. Тогда я просто перебросил его одному из незнакомых ребят. И тут наконец заметил — как это можно было не разглядеть сразу? — какой красивый вид открывается сверху. Сады, потом внешняя стена, а там река, а за ней другие здания, жилые дома. До них всего метров триста от того места, где мы стоим. Там живут обычные люди? Нормальные люди, которые ходят куда хотят? Делают что хотят, и не стоят в очередях за тарелочкой ужасного супа, и не делят комнату с полусотней чужаков, где на твою долю приходится одна полочка для всех вещей — да и той много, потому что вещей у тебя никаких почти не осталось? А эти нормальные люди знают, что происходит тут, внутри? Что сюда втиснуто больше пятидесяти тысяч человек с желтыми звездами на груди? В десять раз больше, чем здесь помещается. Пятьдесят тысяч пленников, так и не понявших, за что их сюда, что они сделали плохого. Ребята и обычные взрослые еще как-то справляются, но старики почему-то умирают, вчера я видел по меньшей мере десять мертвых стариков на повозке, их провезли по улице мимо нашего корпуса. Многие были прикрыты одеялами, но не все. Как будто ничего особенного, как будто это всего лишь…

— Миша! Миша! — Гида толкает меня локтем в бок.

— А?

— Ты что, не слышишь? Зову тебя, зову.

— Что?..

— Так ты можешь играть в нападении? Да или нет?

— Да, — отвечаю я, ведь я и правда могу. По крайней мере мог, в прошлом, когда я играл в футбол. Когда ж это было?

— Так, собрались, — говорит Феликс. — Один — ноль. Сравняемся.

Я играю с Феликсом, Бреной и еще двумя парнями против остальных. Феликс — мировой игрок: даже не поймешь, левша он или правша. А Брена хоть и немного медлителен, но он отлично стоит на воротах, иначе было бы уже три — ноль. Те двое парнишек — их, кажется, зовут Густав и Арношт — неплохие защитники, но, когда Пудлина перехватывает мяч, его не остановить.

То есть виноват я. Мои ноги словно прежде никогда не встречались с футбольным мячом. И дыхание никак не выравнивается. Та команда все время гоняется за Феликсом, мне никто не мешает. Вот сейчас, например. И снова в мою сторону передача. Только я ничего не сумел сделать. Гида попросту в очередной раз отбирает у меня мяч, словно мы договорились заранее, что я буду отдавать мяч ему. И ботинок все время развязывается.

Я поднимаю глаза от дурацких шнурков и вижу, как Гида забивает гол. Опять.

— Извини, — говорю я Феликсу два гола спустя. Теперь счет три — один. — Честное слово, раньше я хорошо играл. Честное слово.

Феликс, не глядя на меня, покусывает нижнюю губу.

— Не переживай. — Он утер рукавом пот со лба. — Главное — беги к воротам. Я передам тебе мяч.

Я стараюсь, но почему-то выходит все хуже. Бегу к воротам, как Феликс велел, и он передает мне мяч, как обещал. Но, когда я бью по мячу, каким-то образом попадаю совсем не туда, и мяч вообще вылетает с поля.

Я вижу, что Феликс уже махнул на меня рукой, теперь он пытается вести всю игру сам. Но хоть он и здорово играет, его брат Пудлина, похоже, еще лучше. В паре с Педро он точно сильнее.

— Го-о-ол! — орет Педро.

Четыре — один.

Я хочу предложить, чтобы меня поставили в защиту вместо Густава, но тут Брена хватает меня за рукав и тащит к Феликсу.

— Я понял, в чем беда, — говорит он Феликсу, и я чувствую, как у меня деревенеет лицо. Надо сказать им, мол, я только что вспомнил, что Франта просил помочь ему после обеда, но тут Брена продолжает: — Он не знает нашу речовку.