Читать книгу "Без своего мнения - Франклин Фоер"

Безос интуитивно понимал и это тоже. Он назвал свою компанию «Самым большим книжным магазином в мире», и в этом уже заключалась идея «магазина, где продается все». На первых порах этот трюк действовал на покупателей. У Amazon не было ни стеллажей, ни складов – только связи с крупными дистрибьюторами, и это было первым в череде верных решений, превратившей пустое обещание Безоса создать гигантскую компанию в самосбывающееся пророчество.

Безос верно понял одно: мир стоит на пороге информационного бума, настоящего ядерного взрыва информации, который изменит экономику. Действительно, Интернет (и Безос) породили его. Никогда прежде знание не было доступно в таком изобилии, никогда ранее оно не играло более значимой роли в создании благосостояния. У Безоса даже была идея, правда, не получившая полного развития, что эта революция породит новый тип компании: монополию[42] знания.

В прошлом было сделано несколько попыток найти термин, обозначающий доминирующую роль Google, Amazon, Facebook и Apple. Марк Цукерберг называл свою компанию «поставщиком коммунальных услуг»; при этом он мог не понимать, до какой степени этот термин подразумевает регулирование со стороны государства. Идея, однако, не лишена здравого смысла. В индустриальную эпоху некоторые компании обладают инфраструктурой, которую население считает необходимой для каждодневной жизни: водопроводом, газовыми коммуникациями, электросетями, канализацией. В конце концов страна не могла бы функционировать без них, и правительство защищает их от прихотей рынка и устанавливает цены на их услуги через специально назначаемые комиссии.

В условиях экономики знаний важнейшие элементы инфраструктуры – интеллектуальные. Вместе с неограниченным выбором, который приносит с собой Интернет, приходит и потребность в новых инструментах для навигации в его бескрайнем океане. Всемирное хранилище знаний не слишком полезно без механизмов сортировки и поиска. Именно этот трюк освоили Amazon и другие монополисты в области знания. Amazon не просто создала крупнейший в мире книжный магазин, она сделала так, что пользоваться им гораздо удобнее и эффективнее, чем перебирать содержимое полок в Barnes and Noble[43] или перелистывать каталог в библиотеке. Более того, Amazon предвосхищает ваши желания, использует свои данные, чтобы порекомендовать вам следующую покупку, и таким образом решительно прокладывает вам курс через океан знания.

Именно в этом и состоит странная суть современных монополий знания: они не производят его, а только фильтруют и организуют[44]. Мы попали в зависимость от небольшого количества компаний, выстраивающих для нас иерархию знаний, определяющих, что следует читать, а что игнорировать, выделяющих победителей и проигравших в информационном потоке. Они приобрели, таким образом, невероятную экономическую и культурную власть, и причиной этому послужила внезапная перемена в и без того странной экономике их товара, причем эту перемену они сами же и ускорили.

Было бы справедливо отметить, что Адам Смит не предвидел появления Джеффа Безоса. Когда под пером великого шотландца стали проступать контуры внутреннего устройства капитализма, он главным образом говорил о земле, труде и капитале. Именно так выглядели важнейшие элементы рынка тогда, и именно эти понятия стали основополагающими в традиционной экономической мысли впоследствии. Знанию никогда не отводилось важного места в теории рынков Адама Смита. И в течение двухсот лет экономисты, можно сказать, не допускали мысли, что знание действительно может оказаться необходимым фактором роста.

Но Джефф Безос родился в мире, где знание было важнее всего. После Второй мировой войны американская элита стала определять себя через ум, а не социальное положение предков. Именно поэтому университеты Лиги плюща перешли на стандартизованные тесты на приемных экзаменах. Эти университеты, задачей которых когда-то было нанести последний лоск на богатого студента перед его выходом в жизнь, полностью переопределили себя в качестве «фабрик знаний», если воспользоваться определением Кларка Керра, занимавшего пост ректора Калифорнийского университета в середине XX века. Государство стало считать научные исследования – то есть производство знания – достойными внушительного финансирования из бюджета. Вашингтон равно вливал деньги в естественные науки, социологию, инженерное дело – и разработку теорий, изумительно далеких от практики.

Экономисты могли не придавать большого значения знанию в своих теориях, но именно оно определяло путь развития экономики в конце XX в. Она все больше опиралась на нематериальные источники роста: манипулирование знаковыми системами, сбор и использование данных, создание новых теорий и формул. Иначе говоря, состояние можно было скорее заработать на компьютерной программе, телевизионном сериале или финансовом инструменте. Его Величество Знание определяет даже, какие плоды принесет почва. Возьмите для примера компанию Monsanto, источник посевного материала для 80 % кукурузы и 90 % сои, производимых в Соединенных Штатах. Чем же владеет эта компания, что она так бдительно охраняет? Генетический код своих семян. Ее конкурентное преимущество – не заводы, а лаборатории.

Разумеется, экономисты ясно видели перемены, но не понимали, как на них реагировать – по крайней мере, в первое время. Знание ставило несчастных ученых в тупик. Оно отличалось от любого другого товара. Люди платили за автомобили и дома в силу их труднодоступности. Или же товар обладал качеством, которое экономист Пол Ромер, больше всего размышлявший над проблемой знания, называл «исключительностью» (“rivalry”): если эта лопата принадлежит мне, она не может принадлежать кому-либо еще. Подобной исключительностью знание не обладает в принципе. Да, вывести новый сорт семян или провести масштабное журналистское расследование стоит дорого, но как только методика получения семян или статья готовы, скопировать их не стоит ничего или почти ничего.

Если бы судьба знания была отдана во власть свободного рынка, его цена быстро упала бы до нуля в силу легкости бесплатного копирования. Но государство не допускает этого. Одна из его важнейших задач в экономике – защита ценности знания. Оно защищает создателей знания от стихии рынка, гарантируя им временную монополию в виде патентов и копирайта. Интеллектуальная собственность – настолько древняя и уважаемая традиция, что Джеймс Мэдисон отводит ей место уже в первой статье Конституции США, в восьмом разделе. Задача этой правовой нормы – найти компромисс между двумя противоположными соображениями. С одной стороны, он создает условия, стимулирующие творческое мышление и деятельность изобретателей. Кто станет тратить свою жизнь на создание чего бы то ни было, если любой пират может без особых усилий воспроизвести это и разбогатеть? С другой стороны, закон постепенно ликвидирует монополии (хотя Walt Disney умудряется постоянно менять условия законов об авторских правах так, чтобы сохранять за собой жесткий контроль над образом Микки-Мауса). Знание слишком важно, чтобы навсегда оставаться собственностью какой бы то ни было компании или частного лица. Мы знаем, что будущие достижения основаны на достижениях прошлого; в долгосрочной перспективе монополия изгоняет творческое мышление из экономики.